Профессорская дочка
Шрифт:
– Я не спрашивала Вас раньше не потому, что я об этом не думала, наоборот, я все время об этом думаю, – сказала я. – Вас взяли на следующий проект? Писать линию для другого сериала?
– Как это «меня взяли»? – рассеянно спросил Вадим. – А-а… нуда… вопрос обсуждается… сейчас как раз решают, возьмут меня или нет, как раз сейчас решают.
Вадим
Как странно звучит – решают… Как это, про меня – решают?.. А я и забыл, что я поденщик, жалкий неудачник…
Вадим
– Маша, а Вы правда думаете, что я всегда писал детективные линии для «мыла»… что я всегда был неудачником? Что у меня всегда что-то не так? – обеспокоенно спросил он.
Как будто ему стыдно, если у него не так… Как будто я спрашиваю людей на пороге: «А вы кто, двоечник или отличник?»
– Правда, думаю. Что Вы приходите ко мне потому, что Вам больше некуда пойти, Вас никто не ждет, не любит, Вы никому не нужны. Что Вы самый несчастный человек на свете, неудачник, а что?
– Ничего подобного, – обиженно сказал Вадим, – и не нужно меня жалеть.
Я пошутила, а он обиделся…
Вадим
Признаться, что я наврал? Как-то глупо получится. Тоже мне принц, переодетый дровосеком…
Или все-таки сказать? Вот она удивится. Не скажу. Что я, дурак, что ли?..
Что-нибудь расскажу… Нет, а почему она думает, что я неудачник?
Оказывается, у Вадима был в жизни очень большой Успех – не сказал какой.
Потом, когда выпил кофе и выкурил сигарету, все-таки сказал:
– Я написал роман. Давно, десять лет назад.
– Как роман?! Вы писатель? А… как… как Ваша фамилия?
Невероятно! Вадим – писатель! Как будто все началось сначала – прекрасный незнакомец от мышей написал роман!
Роман был про юность, про университет. Роман был одновременно увлекательный, коммерческий и хороший, живой.
– Там и мистика была, и советский быт, и детективная линия… Тогда еще никто так не писал. Отец похвалил.
Это и был Успех – большие тиражи и сразу же экранизация.
– По тем временам серьезные деньги, – похвастался Вадим. – У меня было все.
– Что «все»? – спросила я. – Премии, встречи с читателями?
– Ну… у меня было среднестатистическое все: жена-красавица, квартира большая, «Ауди-сто». Мальчишки в окна заглядывали, что там внутри.
Про университет! Мистика! Советский быт! Детективная линия! Я не читала.
– А что было дальше? – спросила я.
Вадим
Сказал про роман – как будто вздохнул, а что выдохнуть?..
Что было дальше? А что было дальше? Дальше ничего не было – из того, что ей интересно. Дальше я стал лудить сериалы. Не рассказывать же ей, что дальше все было ровно – первый сериал, второй сериал, третий…
Она так смотрит, как будто хочет услышать не про бизнес, не про тупые сериалы, а драматическую историю про муки творчества, про Успех и Падение…
– А
Вадим
А дальше Остапа понесло.
– Дальше? Мне предложили писать по роману в месяц.
– В месяц?!
Это совершенно невозможно, я сама за несколько месяцев написала всего лишь «Варенье», «Неопытное привидение», «Кот отпирает двери», «Ленивый Вареник», а ведь я очень стараюсь. Кстати, «Полиция в шкафу» уже готова, а про гонорары ничего не слышно.
– Ну, в три месяца, не важно, – поправился Вадим.
Ему предложили писать четыре романа в год.
– За большие деньги, Маша, за очень большие деньги, – значительно сказал Вадим.
История Вадима – настоящая драматическая история, история Успеха и Падения… После первого невероятного успеха Вадиму казалось, что дальше будут только удачи, а началось мучительство. Успех нужно было кормить, поддерживать. Думал, сейчас быстренько напишет для денег, а потом уже свое, настоящее.
Вадим истерически (он сам так сказал – истерически) пытался воссоздать успех, бросался от одного сюжета к другому, метался между полной уверенностью, что все отлично, и уверенностью, что все ужасно.
Дальше все было совсем печально… Я понимаю Вадима как никто, то есть как коллега. У меня совершенно так же было с «Вареньем», я тоже металась между тем, что Игорь Юрьевич скажет «ужасно» и что он скажет «гениально».
Четыре романа за год Вадим все-таки написал. Отец относился к этому скептически, считал все это неуспехом по сравнению с романом. Сказал: «У тебя талант, а то, что ты делаешь, противно в руки взять». Сказал, Вадим его позорит.
После этого все отношения с отцом прервались. Вадим не видел своего отца много лет.
– А в больнице, вот сейчас, в больнице, видели?
– Это не считается, – отмахнулся Вадим. – А писал я и правда жуткую коммерческую туфту, гадость.
Гадость? Все эти яркие книжечки на прилавках, они еще назывались как-то странно… «Жестокий», «Сумасшедший», «Придурочный»…
– Неужели это правда Вы… – задумчиво сказала я.
– Что – я?
– Ну, все эти яркие книжечки на прилавках, они еще назывались как-то странно… «Жестокий», «Сумасшедший», «Придурочный»… Это все написали Вы?
– Не все, но кое-что, – со скромной гордостью сказал Вадим.
Ох, ну… это не очень хорошие книги. Зато очень благородно признаться, что делал туфту, гадость. Я бы ни за что не сказала, что «Варенье» – туфта и гадость, по-моему, оно прекрасно. И «Неопытное привидение», и «Ленивый Вареник», и «Кот» тоже прекрасны.
Вадим смотрел на меня со странным выражением лица, как будто я кролик или белая мышь, а он проводит над нами эксперимент.
– Я хотел Вам рассказать, что было дальше… Неужели Вам не интересно?