Прогноз гадостей на завтра
Шрифт:
Генка неожиданно заткнулся и вполне по-человечески поинтересовался:
– Что случилось?
Жанна вытащила сигареты, закурила и тихо, голосом человека, привыкшего раздавать приказы слугам, ответила:
– Я вышла замуж за Виктора совсем молодой, едва двадцать исполнилось…
Жанночка знала, что муж имеет уголовное прошлое, он сам поведал ей об этом факте, сообщив, что сидел за экономические преступления.
– Болтают обо мне много всякого, – усмехался Подольский, – и уголовный авторитет я, и убийца, и еще черт знает кто, младенцами водку
Виктор Климович внешне выглядел, словно профессор Московского университета конца девятнадцатого века. Седой, в дорогих очках и отличном костюме… Речь его была подчеркнуто правильной, он свободно оперировал фамилиями Чехов, Бальзак, Маркес… Мог произнести пару фраз на английском, в знакомых у него ходила половина «интеллигентной» Москвы, а дома висела неплохая коллекция картин…
Жанночка безоговорочно поверила мужу. Тем более что с ней никто никаких разговоров о прошлом Виктора Климовича не вел. А газеты… Кто же им доверяет в наше время…
– Я прожила с ним два года, – объясняла Жанна, глядя в глаза Гене, – и теперь хочу знать, правда ли, что он убийца? Пожалуйста, помогите мне.
Генка молчал.
– Ну поймите, – воскликнула она, – все равно ведь я найду в вашей системе человека, готового за деньги на все, сами знаете, таких много… Просто Евлампия сказала, что вы человек редкой порядочности и не выдадите меня… А другой покажет дело за деньги, а потом стукнет Виктору… И если правда, что он рецидивист, долго мне не прожить!
– Зачем вам эта информация? – поинтересовался Генка, барабаня пальцами по столу.
– Чтобы знать, продолжать жить с этим человеком или бежать от него…
– Думаю, что удрать не удастся, – вздохнул Генка, – хорошо, подождите.
Он вышел, мы остались в кабинете, не произнося ни слова.
Через час, уже выходя из большого светло-желтого здания, Жанна сказала:
– Тут на углу кафе, маленькое и шумное, пошли…
Забегаловка оказалась третьесортной, из тех, где подают хот-дог и куриный суп. Народ в ней толкался не слишком воспитанный и шумный. Жанна взяла два пластиковых стаканчика с коричневатой жидкостью и четыре пирожных, мало аппетитных с виду, облитых какой-то липкой массой.
По счастью, у стены в самом углу нашелся свободный столик. Мы устроились на шатких, неудобных стульях. Жанна брезгливо протерла носовым платком столешницу, швырнула испорченный платок на пол и сказала:
– Слушаю вас.
Я только дивилась ее самообладанию. Узнала о том, что делит кровать с человеком, который по уши вымазан в чужой крови, и даже не поморщилась.
– У меня есть твердая уверенность в том, что ваш муж убил Эдуарда Малевича.
– Зачем бы ему это делать?
– Узнал о вашей связи…
– Виктор ни при чем.
Я уставилась на Жанну. Та отхлебнула кофе, поморщилась и повторила:
– Виктор ни при чем!
– Вы настолько любите Подольского,
Жанна тяжело вздохнула:
– Ничегошеньки вы не знаете. Я люблю Эдика и до сих пор не могу в себя прийти от ужасного сообщения о его гибели!
– Тогда отомстите за смерть любимого!
– Каким образом?
– Виктор…
– Он ни при чем. Подольский страшно расстроился, узнав о кончине Эдика.
– Послушай, – обозлилась я, – Бешеный – отморозок, человек, мигом теряющий голову от злости. Известие о неверности супруги способно выбить из колеи и более спокойного парня. Мужики, знаешь ли, привыкли считать жен своей собственностью и страшно злятся, когда кто-то протягивает лапы к их «имуществу». Так что мотив ясен…
– Я ему не жена, – заявила Жанна, – вернее, не настоящая.
– Это как понимать?
– Просто, – пожала она плечами.
Внезапно вся кровь бросилась мне в голову. Тоже мне, Муций Сцевола [7] в юбке. Сидит тут в горностаевой мантии, словно королева, цедит слова сквозь зубы, держит под мышкой сумочку, набитую доверху долларами, совсем не волнуется, узнав, что на этих денежках кровь людей… А бедный, наивный Эдька лежит на прозекторском столе…
– Слушай, ты, дрянь, – зашипела я, хватая мерзавку за нежную шубку, – перестань придуриваться. Или ты тоже участвовала в убийстве Эдьки?!!
7
Муций Сцевола – римский воин, чье имя стало нарицательным. Его упоминают, когда хотят сказать об умении владеть собой: ему сожгли руку, а он не дрогнул.
Жанна тяжело вздохнула и отчеканила:
– Сядь, сейчас все объясню, слушай внимательно, сама поймешь, что Виктор ни при чем.
Жанночка училась на пятом курсе, когда к ней неожиданно обратилась заведующая учебной частью, очень обходительная Ксения Андреевна.
Зазвав студентку к себе в кабинет и напоив ее чаем с кексом, Ксения Андреевна осторожно спросила:
– Ну, деточка, скоро диплом, как жить дальше думаешь?
Жанна вздохнула:
– Сама не знаю. Сниму квартиру и попытаюсь устроиться на работу, может, в издательство попаду или в журнал какой…
– Домой возвращаться не хочешь?
Жанна вспомнила Новосибирск и отрезала:
– Нет.
– У тебя родные есть?
Девушка на секунду замялась. Отец и мать ее, люди простые, рабочие, увлечения дочери рисованием не понимали, профессию художника считали несерьезной, желание поехать учиться в столицу восприняли в штыки. Закончив первый курс, Жанночка съездила домой, но отец просто вытолкал ее взашей, приговаривая:
– Нам с матерью столичные проститутки не нужны.
– Нет у меня дочери, – вопила мать.