Прогрессивный сатанизм. Том 2
Шрифт:
Люди молились и горели. Горели, вознося молитвы тому, кто их не то, что не любил… просто игнорировал.
Немногие приняли смерть с гордо поднятой головой.
Зэйда же так и не узнала, насколько было сильно её волшебство. Нельзя вырвать более 2 000 душ из посмертия безнаказанно. Магичка отдала всю свою Силу до последней капли. Не землю вернулись не только те, души кого она стремилась вернуть.
И имя нам Легион, ибо нас много!
Это была истинная Армия Тьмы. Армия во главе с Тем, кого слабые и незнающие так часто называют Спасителем и так часто путают с Его же проектом – Назаретянином.
Но для этого мира подобное уже не имело значения.
***
– Вернулась? А чё пиво-то одно? Мне взять не могла?
Тирит бросила на Демьена безразличный взгляд.
– Бля… что на тебе одето? Опять хлам в Преисподнюю тащишь?
Файербол был создан абсолютно зря… Демьен вовремя успел уклониться.
– О плеере с кассетой Deftones я уже мол…
Второй шар огня нашел свою цель. Демьен едва не взвыл от обиды. Ведьме было, конечно же, не привыкать к придиркам друга, но терпеливостью она никогда не отличалась. Да и денёк выдался паршивый…
Пока она добиралась домой, тут все уже успели "наотмечаться". Грешники валялись на сковородках и в котлах совершенно пьяные, черти и бесы усиленно протирали глаза, соображая, где он находятся и почему ни один из костров не горит. Демоны уже полностью пришли в себя, но особой бодростью не отличались. Вокруг были разбросаны карты, пустые бутылки и пьяная мелкая нечисть. Ни одного из богов не было видно.
Тирит же стояла посреди всего этого "безобразия" с бутылкой пива и почти потухшей сигаретой.
– К-к-када вы успели???
– Я-то откуда знаю? – пожал плечами Демьен, – Я ж не тут отмечал, а с Отцом.
– И как?
– Что "и как"? Дрыхнет Он…
– А Ольтадэус?
– Там же.
– Скорее туда же, – усмехнулась Тирит.
Hog
Оборотень Накрывая тяжестью тела, сбивая полет своей жертвы, еще почувствовав разность скорости движения тел, и как проскальзывает под твоим телом ее тело, гася инерцию движения и одновременно выпуская клыки, одновременно обхватывая лапами ее тело, заваливая своей тяжестью вбок, кувыркаясь по скользкой траве и забивая ноздри крошками этой травы, в полете – кувыркании успеть вдохнуть ее изменившийся запах, ее родившийся страх… вытягивая шею – перехватить горло, хрупкое горло, задыхающееся от гонки, защищенное только тонкой шерстью… успеть еще почувствовать кончиком носа вздрагивающую аорту.
Вы называете нас – оборотень, а мы ждем, ждем полной луны – тоски и преображения, мы ждем своей гонки, раз в полнолуние.
Они заканчивают работу и выключают компьютеры, они говорят друг другу – "пока".
Они забирают свои вечные пакеты и… пакеты, они поднимают молнии на сапогах, поправляют прическу перед уходом с работы, и – смотрят на нависающий диск луны, кончиком языка проводя по губам. Потом они садятся в автобусы, или трамваи, по привычке думая о давках в метро… но на половине пути… следуя смутному зову, они выходят как бы в ближайший магазин, шурша своими ужасными пакетами и машинально вспоминая содержимое своих кошельков… чтобы за ближайшем деревом, в тени его, в неуловимый момент… превратиться в наших жертв, и – глянув на луну, устремиться на упругих лапах сквозь тающие новостройки спальных районов, сквозь призрачные приметы человеческого бытия – туда, где мы их поджидаем, от нетерпения вырыв носами лунки в промерзшей земле, беспокойно заметая территорию тяжелым хвостом, сломав уши в ожидании того самого трамвая или
Начинается гонка, которая заканчивается для нас одинаково – ты нависаешь над ее телом, задыхаясь от ветра, рвущего твои легкие, ты нежно касаешься клыками ее горла и чувствуешь ее запах, запах страха и ожидания, но ее ноги – как стальные пружины, упираются в твой живот, в твой мягкий и незащищенный живот, и в этот момент, милая, мы одинаково беззащитны, нам с тобой в такой короткий промежуток времени нужно решить много вопросов, еще не сформулированных вопросов, а мышцы подрагивают в ожидании приказа.
Назавтра ты говоришь – или тебя спрашивают – вот та, поджарая, с рыжими… – ну вы помните – как она?
– Да так себе, – отвечаешь, – ничего особенного.
И молодой оборотень – потертые джинсы и связанный мамой свитер, на рукавах локтях требующий ремонта – тихонько говорит тебе – ты, брат, следующий раз возьми левее, там овражек, а вправо – дорожка обледенела и под горку – возьми левее, брат, тогда ты точно завалишь ее.
Да только, брат, ее лапы – под твоим брюхом, и твое тяжелое тело не проскользнет между, а клыки – я же знаю, что не сомкнуть их на ее шее, и она тоже чувствует это, и в какой-то момент времени ее запах меняется, она снова думает о том, что сегодня не попала в магазин, снова ждать трамвая или автобуса, что снова вечер закончится ночью, а ночь неизбежно превратится в утро – в этот момент ее выдает, кроме запаха, да-да, шерсть на морде, она – шерсть – складывается в вежливый отказ, в молчаливую просьбу – мне ж надо еще наложить тушь и вообще. Ты, брат, может и не трус,…
Рокот будильника выводит тебя из состояния сна, словно в одной матрешке – другая матрешка, и еще одна матрешка – ты терпеливо ждешь, ты ждешь конца этого кошмара, может быть сна, может – полуяви, чтобы проснуться окончательно, потереться о дерево, о его жесткую кору, встряхнуть шерсть и почувствовать упругость своего тела, его готовность повиноваться твоим импульсам, готовность окунуться в темную часть твоего существования, оглянуться – сегодня много лисиц, они не выдержали полнолуния и тоже вышли – но это не конкуренты, много начинающих оборотней – они отличаются расплывчатыми формами и артефактами – иногда это сотовый телефон, иногда – фрагменты одежды… – принюхаться – быть охоте, сегодня быть охоте.
Они уже вышли, они уже близко. Вот они сходят на половине пути, словно вспомнили о магазине и думают о содержимом своих кошельков, они преображаются и, как всегда это происходит помимо нас и внезапно, проходя мимо старого дерева, или завернув за угол, или просто в затемнениях луны, они обретают вытянутые тела, крепкие лапы, заостренные уши и чутье, потрясающее чутье, позволяющее им бежать долго и быстро, пока мы наконец не заметим их ориентированные по направлению бега божественные тела, серебрящиеся под луной, их божественные тела.
Первая передача – адреналиновый шок, когда лапы еще приросли к промерзшей земле, потом кровь доносит возбуждение до мускул – первый прыжок чисто рефлекторный – и ты уже ощущаешь себя летящим под-над землей, врубая передачу за передачей, на автомате, положившись на движок и инстинкты. И вот твое тело стелется, лапы работают как 6-цилиндровый двигатель, и ты сконцентрировался на желтой подпалине ускользающего тела, ваши легкие одинаково всасывают воздух, но ты с упоением чувствуешь, как сокращается дистанция, как чужое тело начинает давать сбои, в этот момент ты, словно закрылки, обнажаешь клыки и, чуть сдерживая себя, готовишься к завершающему прыжку.