Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2
Шрифт:
Костя думал недолго.
– Аналогий достаточно. Древний Египет, 21-я династия. Страна после этого так и не воспряла. Или Петр Третий. После него Россия получила крестьянские бунты, жестокие, но не всегда бессмысленные.
– О Петре Третьем я знаю. А что в Египте?
– Это было примерно три тысячи лет назад. В Иудее тогда правил Соломон. Но к событиям в Египте это отношения не имеет.
– Ты хочешь сказать, что Древний Египет, как и Советский Союз, развалили демократы?
– Нет, – улыбнулся Костя, – его развалило жречество и местная знать. По нашей терминологии – партийно-хозяйственная
Костя ушел. С первого этажа донеслись звуки хлопающих дверей.
Вверх по лестнице поднималась Камилла.
– Ну, Лоренц, ты даешь! Я тебя жду, жду, – она сбросила с себя пальто и оставила его на спинке стула у дверей.
Я знал ее еще с университета. На одной из комсомольских вечеринок ее выбор пал на меня. А я трусливо сбежал. Некоторое время она продолжала меня волновать. Но потом я понял, что все женщины одинаковы.
Окончив журфак, она стала неплохой журналисткой. И точно, самой красивой. Обтягивающий свитер, короткая юбка, влажные глаза, пухлые губы. Дорогущее ожерелье из черного оникса.
– Ты весь какой-то потрепанный, – обрадовала она меня. В ее голосе всегда было что-то неуловимо манящее.
– Устал. Ну как тебе все это?
– Блеск! Даже на сборищах Народного фронта я не видела таких восторгов.
– О, да, – вздохнул я и процитировал: «Однажды, когда народ рукоплескал ему, Фоакон заметил: верно, я сказал какую-то глупость».
Камилла расхохоталась.
– Ты в своем репертуаре, – на ее губах медленно расцвел цветной пузырь модной жвачки и лопнул со звонким хлопком. – Что ты ополчился на бедных латышей? Пусть тешатся своим государством. Тебе-то что?! Как там у Бродского? «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря».
– Это не для меня, – я взял со спинки стула ее пальто и помог ей просунуть руки в рукава.
– Что не для тебя?
– Я не хочу жить в маленьком злом государстве и петь в общем хоре. Тем более с народом, пребывающим в злобе. Империя – это пространство возможностей. Это вызов, который я готов принять.
– Ты самоуверенный сукин сын.
– Лучше расскажи, что там у моего конкурента.
Камилла некоторое время в задумчивости теребила свое ожерелье.
– То же, что и у тебя. Когда люди сбиваются в кучу, у них возникает одно единственное желание – надо кого-нибудь ненавидеть. Теперь вместо евреев русские.
– Меня вспоминали?
– Еще как! Но особенно досталось Виктору Осису. Тебя называли кангаром, а его манкуртом. Или наоборот. Уже не помню. Да и какая разница, –
– Я пытался. Пришел. Но тут такое началось! Пришлось заткнуть уши. Так и просидел, зажав голову между ладоней.
Мы стали спускаться вниз по лестнице. Камилла разглядывала меня с интимной насмешкой и бодро жевала ком резинки.
У самой двери она вдруг задержалась, положила руки мне на плечи и повернула лицом к себе. Ее длинные темные волосы блестели, как тлеющие угли.
– У тебя потрясающая способность не замечать намеков. Что во мне тебя не устраивает? – спросила она.
– Все устраивает, – простодушно ответил я.
– Мне сказали, что ты запал на Инту. Она же страшна, как бабуин.
– Для меня нет некрасивых женщин.
– Так уж и нет?
– Нет. Но все, что говорят об Инте, – вранье. Не мой тип.
– Ну, слава богу! – Камилла отошла к зеркалу и крутанулась около него. – Ты же брезглив. Не любишь дырявые колготки. Об этом написали в последнем номере «Лабвакар». Мы в редакции долго смеялись.
– Значит, за меня взялись всерьез.
– Еще как! Ты что, не читаешь газет?
– Нет, конечно. Я не мазохист и не сумасшедший. Но какие-то слухи до меня доходят. По-моему, обо мне пишут черт знает что.
– То ли еще будет! Думаю, они уже опросили всех твоих любовниц.
– Ради бога! Тут у меня сильные позиции. Я не только брезглив, но и ленив. Насчет дырявых колготок не помню, но они действительно напоминают мне лопнувшую оболочку докторской колбасы.
Камилла остановилась и посмотрела на свои ноги, потом расстегнула нижнюю пуговицу пальто и подняла юбку. На ней были дорогущие чулки с красивой ажурной каймой.
– Тогда я тебе в самый раз. За мной не надо ухаживать. Я всегда сама проявляю инициативу. Мой стиль: никаких хлопот, никаких расходов, никаких обязательств, никаких вопросов. Перепихнулись и разошлись.
– Я подумаю.
– Боже, какой ты несговорчивый, – сжав кулак, Камилла легонько ткнула меня в грудь. – Я кое-чему научилась. Вот увидишь, – ее глаза заискрились из-под нависшей пряди волос.
Я поцеловал ее в щеку.
– Не в тебе дело. Ты одна из самых обаятельных женщин, которых я знаю. И очень хорошая журналистка. Может быть, даже лучшая. Но, к сожалению, я преданный и безупречно верный муж.
Она прижалась ко мне и опустила руку вдоль тела.
– Я понимаю. Всего лишь одно мгновение может свести на нет десять лет непоколебимой верности. Давай напьемся.
– У меня другие планы.
– Тогда пригласи меня в кафе, – она включила все свое обаяние, – и мы поговорим о планах.
У меня не было ни единого шанса победить ее в этой игре. Но хотелось домой. С этой политикой я скоро вообще стану импотентом.
– На сегодня все. У меня куча дел. Скоро 8 Марта. Надо поздравить всех женщин в моем избирательном округе, их всего-то три тысячи, и купить две бутылки шампанского. Вот это действительно проблема.
Мы пошли на остановку троллейбуса, не касаясь друг друга. Она шла широким размашистым шагом, руки в карманах, на плече болталась сумка. Ее развевающиеся волосы на фоне темного неба были похожи на темную вуаль всадницы с картины Репина.