Прогулки по музеям с Ириной Кленской: Семь вечеров в Третьяковской галерее
Шрифт:
«Какая чепуха занимает умы наших сограждан», – возмущалась прогрессивная общественность, а очарованное большинство сходило с ума от восторга. Появились духи, шоколад, особый крем, даже специальная почтовая бумага «Принцесса Грёза».
«Я понимаю очарованных, – говорил Врубель, – мы все мечтаем о необыкновенных чувствах, о страстях, дарящих нам волшебство и гибель. Я напишу “Принцессу Грёзу” как общую всем художникам мечту о прекрасном».
«Полотно Врубеля чудовищно», – академики возмущались: запретить, забыть, уничтожить. В павильонах Всероссийской выставки 1896 года бурлили
Врубель в отчаянии: «Академия воздвигла на меня настоящую травлю. Я постоянно слышал за своей спиной шиканье».
Николай II прошелся по выставке – панно Врубеля сняли.
«Правильно сделали, – Шаляпин был категоричен, – какой-то хаос».
«Феденька, – ласково увещевал его Мамонтов, – вы ещё так мало видели, вы так молоды, вам предстоит многое понять, и я советовал бы вам лучше всегда держаться меньшинства, как правило, это изысканная публика».
«Ведь только в сказках и найдёшь,Что вдруг сбываются несбыточные грёзы.Мы живём, увы, в мире скучной прозы».Любовь – тайна, к которой сладостно и страшно приближаться.
Врубель влюблялся часто, страстно, безумно. Друзья понимающе поговаривали, что пыл, который таился в характере, в нраве Врубеля, питал в нём постоянную готовность к сердечным порывам, к романтическим увлечениям.
«В глубине души я непрестанно прислушиваюсь – не влюблён ли я? Если не влюблён – очень огорчаюсь». Влюблённость – дивное состояние души.
Савва Мамонтов, один из организаторов выставки, предложил превратить чудные образы в мозаику для фасада Центра искусства – так называли тогда Метрополь.
«Блестящая идея, – обрадовался Врубель, – мне всегда хотелось, чтобы моя работа была частью живого пространства, совершенно бы сливалась со стенами домов».
За панно Мамонтов заплатил Врубелю пять тысяч рублей. Врубель дал обед в гостинице «Париж» – он пригласил на торжество всех обитателей гостиницы. Столы накрыли шикарно: дорогие вина, фрукты, изысканные угощения, устрицы. Михаил, как метрдотель, носил завёрнутое в белоснежную салфетку шампанское, всем наливал и счастливо улыбался.
«Я доволен, – радовался Врубель, – я испытываю впервые чувство богатого человека. Конечно, пяти тысяч не хватило, пришлось занять у друзей… но было весело».
Панно долго пылилось в запасниках Третьяковки. В девяностых годах XX века его случайно обнаружили, реставрировали. Началась новая жизнь «Принцессы Грёзы».
«Бывают жизни художников – сонаты, бывают жизни художников – сюиты, бывают пьески, песенки… Жизнь Врубеля, какой теперь отойдёт в историю, – дивная патетическая симфония, то есть полнейшая форма художественного бытия», – писал Александр Бенуа.
Всё исчезает. Остаётся лишь Пространство, звёзды и певец.
Бывают удивительное сближения… странные…
Надежда Забела-Врубель восхищала, сводила с ума, покоряла волшебством… Её голос, говорят, гипнотизировал… Но жизнь и грёзы – миры абсолютно разные, и лишь гений на краткий миг может соединить их.
«Одно
Композитор предложил своей любимой, божественной певице Надежде Забеле-Врубель роль птицы Сирин в опере «Сказание о невидимом граде Китеже»: «Только Вы можете дарить сладостные чары».
Они отправились в Третьяковскую галерею полюбоваться на чудесных птиц – фантазию пленительного сказочника Виктора Васнецова.
«Смотришь на его волшебных птиц и веришь – такие они и существуют на самом деле. И чем дольше любуешься ими, тем яснее слышишь их пение», – восхищалась Надежда Ивановна.
Римский-Корсаков признался, что услышал мелодии «Града Китежа», когда любовался картиной Васнецова.
Сирин и Алконост обитают на далёком острове Буяне, вблизи от райских садов. Птица Сирин зачаровывает, обольщает мечтой, навевает сон. «Она поёт песни красные и зело-зело неизреченны, и невместимыи человечю уму; егда же обрящет ея человек и она узрит его, тогда и паче прилагает сладость пения своего», – восторженно писал протопоп Аввакум.
Сирин – птица мудрая, между мирами летает, будущее знает, предупреждает людей о бурях, бедствиях, грозах житейских. Тёмная птица, тёмная сила, посланница подземного мира. Лицо её – красоты женской несравненной, а тело – птицы мощной. Кто услышит её пение – забывает обо всём на свете и может умереть от восторга и наслаждения. Сирин всегда печальна, строга, неулыбчива.
Алконост – птица радостная, голос её сладок, как любовь. Она – вестница света, надежды. Кто увидит её – будет удачлив, здоров, счастлив. «Алконост… когда в пении глас искушает, тогда человек, услышавший её, самого себя не ощущает. Она так пленяет, что душа из тела исходит». Оперение у неё, в отличие от тёмных перьев Сирин, яркое, нарядное, блестящее.
По народному сказанию, утром на Яблочный Спас прилетает в сад яблоневый Сирин: она грустит и плачет по уходящему лету. Как только солнце взойдёт, прилетает Алконост: она улыбается, смахивает с крыльев живую росу, и плоды осенние наполняются силой, становятся целебными.
Виктор Васнецов написал картину «Сирин и Алконост» для Великой княгини Елизаветы Фёдоровны, супруги Великого князя Сергея Александровича, московского вице-губернатора: «Птицы мои помогут Вам забыть обо всех печалях, поддержат силы и помогут мечтам сбыться».
Картина висела в кабинете Елизаветы Фёдоровны, радовала и веселила сердце. В 1905 году Сергея Александровича убили – в его карету бросил бомбу народоволец Иван Каляев. Елизавета Фёдоровна несколько дней не выходила из дома, горячо молилась, приняла решение… Подала прошение о помиловании убийцы: «Зная доброе сердце моего мужа, я вас прощаю».
Она приняла монашеский постриг, основала Марфо-Мариинскую обитель, написала письмо Николаю II: «Всех нас вот-вот захлестнут огромные волны истории. Какие трагедии могут разгореться? Какие ещё страдания у нас впереди?» Елизавета Фёдоровна понимала, что всем нужно много сил, и терпения, и мужества. И приняла монашество не как крест, но как путь.