Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!
Шрифт:
"…дорогие мои старики
дайте, я вас сейчас расцелую!
Дорогие мои старики!
Мы ещё, мы ещё повоюем!" —
слышишь"? "Повоюем"! Пример явного и неприкрытого призыва к войне! Не надоело? Только вслушайся! С кем и за что собирается воевать "песенный" засранец? Как его понимать? Призывает стариков воевать с нуждой? Об этом и речи нет. Кто они, эти самые "мы ещё повоюем"? Лично он воевать собрался, сопля? Тяжелее балалайки ему в руках ничего не удержать, да, пожалуй, он ко всему ещё и "нетрадиционный"… Какая ему битва? Единственное, что осилит — так это обслюнявить стариков поцелуями. Дать
Не я придумал фамилию "Лотар Хепп", это всё от беса, это он шепнул имя и фамилию захватчика. Иногда путает имя: один раз говорит "Лотар", другой — "Людвиг". В свою очередь думаю, что и бес не придумал её, а взял из переписи населения Германии. Людвиг Хепп и ныне прекрасно проживает в своём, когда-то так и не раздвинувшем границы за счёт чужих территорий, отечестве.
— Всё и совсем не так: у Хеппа было другое имя — "Лотар". Родился в 13 году, был санитаром, попал в плен, где "добрые гуманные советские люди" позволили ему в возрасте тридцати четырёх лет умереть. Санитару-ефрейтору, человеку далёкому от убийств. Его нужно было отпустить домой: санитар вне войны. Так нет, умер в плену, в твоём городе, а где похоронен — неизвестно — как приятно, хотя бы раз, "отыграть" у этого всезнайки!
— Ничего нет удивительного: до сего дня не знаете, где закопаны "свои", так о каких пленных вести речь!?
Глава 37
Визит к законодателям.
Древнее утверждение "веселие Руси есть пити" нас с бесом не касается. Мы — трезвенники.
Не поддаваясь и не соглашаясь с древней отеческой уверенностью о "питии", мы, таким образом, как бы выпадаем из общего "строя". Чужаки мы для Руси потому, что всякий, кто носит у нас на плечах трезвую голову — "подозрительная личность". Если ты не пьёшь — какой ты "россиянин"!? — Никаким иным способом, как только питием, к "веселию" не приходили, не приходите и впредь не придёте. Пока внутри "топливо" горит — веселы, "перегорело" — забота появляется:
— По новой начинать нужно!
— Почему люди веселятся с применением алкоголя, когда и без него вокруг столько весёлого?
— Так и есть! И мне непонятно: зачем пить? Вы и без пития смешные! Питие для вас лишнее, у вас и без того всегда весело! Весёлых мест и лиц у вас больше, чем во всём мире!
Но верх веселья — ваш главный "законодательный орган". Его бы следовало называть "членом", но всё впереди, кто-то обязательно додумается и переименует. Транслируйте заседания "законотворцев" — и никаких концертов не нужно, весёлое настроение гражданам будет обеспечено! "Вождь", за которым, не иначе, как после жестокого перепоя в семнадцатом году твои соотечественники "ломанули" на "штурм прогнившего царского самодержавия", был первым "политиком
магнитофоном" с набором кассет на все "злобы дня".
— Друг, ты "загнул"! О каких магнитофонах ведёшь речь? "магнитофоны" в семнадцатом!? Фантастика! Фонографы — да, были, а магнитофонов — нет, не было.
— Не порть аппетит на фантазии, дай высказаться! Не мешай! Всё знал, собака о "счастье народном"! После него последующие вожди, как водится, оказывались говнее и
— А может, первый наш "вождь и "основатель советского государства", всё же был гениальный человек? И всё, написанное им было "продуктом его гениального мозга", а не ваше, бесовское внушение? Возможно, что он написал без помощи такого беса, как ты? Ведь сколотить партию и сделать её "умом и совестью" — не простое дело! Для такого двух здоровых полушарий мозга будет мало!
— Заблуждение. Для сколачивания" партии в голове "плотника" ничего особенного может и не содержаться. Чтобы, к примеру, сколотить партию, так для этого нужно немного: пустота ваших голов.
Последовавшее вскрытие черепной коробки подтвердило заявление спиритов: с таким мозгом при любой степени одарённости написать столько невозможно! Пожалуй, можно согласиться с бесом: рукой "вождя" водила сущность не лучшего качества. Такое явление спириты называют "обдержанием", и оно по зловредности приравнивается к алкоголизму последней стадии с названием "омрачённое пьянство". Понятнее: "допился до чёртиков".
Дух, что водил рукой "вождя", был злобным, но это стало ясно основной массе трудящихся слишком поздно.
Что он написал — так это для туалета. Опасность "трудов" "вождя" крылась в другом: многие по скудоумию своему, то ли по каким иным причинам, "учение" приняли за "величайшую истину всех времён и народов"! Когда мы во что-то веруем, то веру доводим до дикости и безумия: "вера без проявления высоких чувств — не вера"!
— Вера вас переполняет и через край выливается, а чтобы "добру не пропадать", так её "отливаете" другим, неверующим из среды "несознательных и отсталых". До их "захлёба". И нужна ли взаимно партия слабому мозгами "товарищу"?
Навязывание нового "учения" производилось любыми способами, вплоть до лишения живота, если "принимавшие свет нового учения" "упорствовали в своих заблуждениях". Это была европейская инквизиция на русский лад.
— Во времена "торжественного шествия коммунистического учения по всей
планете" твои внушения стоили бы мне жизни! Тебе — ничего, а мне бы отвернули голову!
— Поэтому так поздно я в тебя и вселился.
Начало "новой эры" в России было свирепым. От взаимной свирепости спасала пентаграмма на головном уборе, но пользоваться ею в качестве опознавательного знака мог не каждый. Так я устроен: если на моём лбу пентаграмма, а на твоём изображён древнеиндийский символ солнца, то моя задача в том, чтобы удалить безобидный символ вместе с твоей головой. Так было и с трудами: кто не восторгался "гениальностью вождя" — мог лишиться головы, даже если на ней была пентаграмма. "Оберег".
— Ничего не изменилось: сегодня "страдальцы" за любимую футбольную команду носят опознавательные шарфики на шеях. Чтобы при драках не зашибить "своих".
Но и враги "вождя" не дремали. Среди них находились настолько безумные, что доходили до нелепых публичных возражений "вождю" в печати! С безумцами обращались просто: устраняли физически и совсем скоро возражавших, и "сомневающихся в учении вождя" не стало. Нет, они, разумеется, остались, но молчали.