Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!
Шрифт:
Глава 55.
Начало боевых действий.
По причине малого возраста тогда, а ныне — из-за большого, не могу назвать дату, когда, после холодящего объявления о начале войны, наш град впервые подвергся первой обработке с воздуха.
Как-то недавно, прогуливаясь со старшей сестрой по остаткам памяти, пришли к приблизительным вычислениям даты первой бомбёжки города самолётами Luftwaffe. Вычисления показали, что первое "удовольствие" от бомбометания с вражеских самолётов жители города испытали в начале августа сорок первого. Задержка в обработке с воздуха самолётами Люфтваффе развратила обитателей монастыря
"…любимый город
может спать спокойно
и видеть сны…"
Монастырь их и рассматривал… О чём были сны у других — не знаю, а свои собственные меня тогда ещё не посещали.
Где-то шли жестокие бои со страшными потерями в "живой силе и технике", где-то советская армия оставляла город за городом врагам, а монастырские пролетарии спали! Для кого война начата, спросить вас!?
А тут ещё добавилось веселья: в одну из келий каким-то чудом вернулся из "мест лишения свободы" гражданин известного покроя. Кто, откуда и для чего выпустил его в тревожное время — этого, по причине малого возраста и, следовательно, полного отсутствия любопытства, не мог выяснить. Да и нужно ли было мне знать? Нет. Хватало того, что недавний "страдалец", выкушав посудину "белой головки", принимался "учить уму-разуму" половину с попутным выяснением "измены с другими в его отсутствие". И это меня не волновало: "что такое "измена"? Кто, что и на что менял? Мальчишки менялись меж собой чем угодно, но чтобы кто-то и кого-то бил "за мену" — непонятно.
— Радость у Нюшки: "сам" вернулся! Хотя он и говно, уголовник, пьянь и сволочь, но оно "моё" говно, и оно у меня есть! — об этом Нюшка и оповещала женскую половину монастыря.
Ах, эти мои шесть лет! Неразумные шесть лет! Ничего не понимающие шесть лет!
Шестьдесят шесть лет — совсем другое дело, шестьдесят шесть лет чем-то заполнены. Неважно, какой информацией заполнены мои шесть, она одинакова для всех граждан "страны советов", и заполнялись годы информацией из одного источника с названием "КПСС".
Только совсем малая часть с названием "отщепенцы" знала больше, чем все остальные. Но знания "избранных" приносили больше риска, чем полное неведение истины остальными: с грамотных брали подписку:
— Откроешь лишний раз рот свой — сгинешь!
Хорошее время наступило: разрешено задавать любые вопросы прошлому.
Воспользуюсь "подарком Судьбы": кто и для чего выпустил уголовника из тюрьмы? Не лучше ли было оставить его врагам? По природе уголовной, он бы в последствии много врагам головной боли принёс! Пяток советских уголовников в тылу у немцев равнялись бы по вредности батальону советских солдат! Или враги без разговоров перебили бы их?
И через шесть десятков лет узнал:
город может славиться университетами, музеями, красивыми зданиями, чистотой и порядком…трезвостью жителей, наконец. Или "минимальным количеством правонарушений на душу населения". Городу может хватить звания: "очень зелёный". Иным городам на сегодня хватает только этого.
Но город может гордиться и тюрьмой. Почему бы и "нет"?
В столице отечества расположены две известные, "почётные", тюрьмы, каждая со своим "профилем": в одну всегда прятали больших вольнодумцев, в другую — не меньших жуликов. История тюрем поясняет: "нарушения принципа никогда не было".
Но если
Такая тюрьма для "иногородних" есть в нашем городе. Серьёзная тюрьма, прославленная именами известных "сидельцев" прошлого и нового времени. К "новым" временам причисляю такие, срок давности которых не уходит дальше семи десятков лет. Да, те времена, что "начали своё победное шествие по стране советов" в семнадцатом году.
Когда самому последнему из слабоумных в отечестве пришло понимание, что "война двумя неделями" не ограничится, и что враги прут вне всяких графиков — перед тюремщиками городской тюрьмы встал вопрос: "что делать с обитателями камер? Выпускать? Нельзя!" — и как всегда было принято решение в "духе победившего пролетариата": обитателей тюрьмы вывезти в укромное место и каждому — персональную пулю в затылок! Как такое делать — на 41 год опыт у "органов" имелся богатый! Холмистая наша местность, поэтому и оврагов хватает. Нашёлся симпатичный овражек в пятнадцати верстах от города, куда и доставили заключённых. Работа по "ликвидации" прошла быстро. Спешили очень, поэтому трупы покидали в овраг, присыпали кое-как земелькой и доложили о "выполнении задания".
Кого "ликвидировали? Ясное дело, "врагов народа"! Кто на те времена был "врагами народа"? Не уголовники, разумеется, а "политические".
Ладненько! Заняли город враги, осмотрелись, увидели прекрасное тюремное сооружение с пустыми камерами и сказали:
— "Это нихт есть порядок"! В тюрьме всегда кто-то должен находиться, на то она и построена была! — и заполнили её председателями колхозов, коммунистами всех рангов и "сочувствовавших им". Кого на тогда было больше — "статистических данных" у нас с бесом нет.
Ничего в этом мире не меняется, всё повторяется до анекдота:
когда советская армия наступала на город так, как это недавно делали враги, то теперь врагам ничего иного не оставалось делать, как вспомнить о расстрельном овраге и воспользоваться им по назначению, и долго не думая о последствиях совершили над заключёнными тюрьмы простую и понятную "процедуру ликвидации"…Ничего нового…
Всё было одинаково с небольшой разницей: если в первом "параграфе" "свои" убивали "своих", то во втором случае враги убивали "советских людей".
История "из жизни тюрьмы" нашего города — "секонд хенд", "вторые руки". О ликвидации обитателей тюрьмы "своими" перед оккупацией, рассказал знакомый, сидевший в тюрьме по "политической статье" в советские времена, а ему о "славной истории тюрьмы" в прошлом поведал непосредственный участник "операции по ликвидации врагов советской власти". Что это был за "сорт врагов советской власти" — остаётся догадываться, но на момент захвата города настоящими врагами прославленная тюрьма была чистой.
Тюремщик, что "выдал тайну" о ликвидации "политических" перед занятием города врагами, слёзно каялся, что никому не пускал пули в затылки, что ограничивался всего лишь доставкой заключённых к месту экзекуции, но и этого хватило, чтобы "органы" взяли с него "подписку о неразглашении тайны". Тюремщик, когда-то давший "обет молчания", так долго и надёжно хранил тайну, что стал сомневаться в подлинности прошлых событий:
— А было ли всё это!? — ведь знал, что "тайна" расстрелов заключённых давно не тайна, но всё же её хранил.