Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!
Шрифт:
— Я — патриот! — не виноват он бы, это советские фильмы так его изуродовали. Насмотрелся дурных фильмов, "глотал" их не думая, вот и отравился, как грибами. Ясно что в своём "патриотизме" он убеждал себя, но не окружающую публику. Пёрла из него единственная фраза любимого фильма: "всё остаётся людям". От взятой на "вооружение" фразы из киноподелки сам себе казался необыкновенно "умным, добрым, гуманным, человечным". Он не был коммунистом, и почему такая "беда" с ним не случилась — помалкивал.
Наблюдалось интересное несоответствие: фразой "всё остаётся людям!" пользовался
— Вчера "голос" слушал — обычно начинал и что-нибудь, самую малость, не главное, говорил из сообщений "вражеского голоса". И внимательно следил за реакцией слушателя. Ждал реакции. Если таковая начиналась, то внимательно, не перебивая, слушал "выступающего товарища". Когда я, по простоте душевной, однажды при скоплении народа, вопросил его:
— Давно на КГБ работаешь? — не менее внимательно, чем он, посмотрел в его глаза. Зря старался: ничего в них не увидел. Немедленно подумал: — "Ну и выдержка! Профессиональная! Ни малейшего смущения! Чего было стараться? Цена попадания в "десятку"? Чего было "патриоту" волноваться, когда у него за спиной стояла самая могучая организация "страны советов"? Да, нет, не ЦК…
В колхозы его не гоняли, "сельское хозяйство страны" спасали другие, и этот факт был лишним доводом тому, что "патриот" всё же работал на "органы".
— А до какого предела ты остаёшься "патриотом"? Не до тех ли пор, когда Patria собственноручно возьмёт тебя за яйца? Ах, как бы хотелось на тебя посмотреть в такой ситуации! И на всю твою "Patria o muerte"!
— Сытый "патриот" — не патриот. Вот если бы тебя родина оставила без порток, лишила куска хлеба, отняла крышу над головой, опоганила твою душу, и, пребывая в таком положении, ты со слезами восторга "положил бы живот свой на алтарь отечества" перепутав отечество с государством — да, это было бы наивысшим проявлением патриотизма. Но если ты за копейку, которую тебе не доплатили, готов порвать глотку любому — какой ты патриот? Сребролюбец не может быть патриотом.
— Ничего ты не понимаешь в патриотизме! Он, как и десерт, должен быть сладким.
Где тот "патриот" сейчас? Жив ли? И встречусь я с ним в ином мире? И если "да", то очень бы хотелось услышать его песни о "патриотизме" и ТАМ.
— Бес, а как обстоит дело на ТОМ свете с доносами в "органы"? Засчитываются, как "плюсы"?
— У вас информация бывает двух видов: "озвученной" для всех, высказанной, то есть, или "скрытой". Озвученной, как и в первом случае, но для "узкого круга лиц". "Секреты не для всех". А ТАМ информация "плавает" свободно, к ней доступ открыт всем и каждый "пьёт" то, к чему испытывает интерес. О каких "доносах" речь? Какие "секреты"? От кого? И не зачтётся ему факт, что он был отпрыском "секлетаря партейной ячейки". И у тебя нет абсолютно никаких причин волноваться на тему коллаборационизма отца. В вашем мире "процесс пошёл": камешками-монуметами с надписями "помирились посмертно" вы начали "процесс примирения с прошлым".
Никто и никогда не скажет
— … но подумать — может. Второй случай хуже потому, что таковые мысли всегда заканчивались побегами от родины — возразил я.
Глава 70.
Неприятное прошлое.
Во время, пока мы писали, тётушка "Статистика" не оставляла нас своим вниманием и постоянно требовала "сводок":
— "Какой процент граждан замирал от ужаса при мысли о нашествии врагов? И сколько было любопытных граждан, кои мучались вопросом: "каковы эти оккупанты? Что это за хрень: "оккупация"? Хуже советской власти? Лучше? — сколько было таких, кто ждал прихода врагов"? — прошлое, законное любопытство старой бабы Статистики сегодня удовлетворить невозможно.
О процессе "раздела социалистического имущества" гражданами "страны советов", кои оставались в "захват врагами" по нужде, по желанию, или по безразличию мы упоминали, когда я набивал текст о горевшем до зимы элеваторе. Раздел всякого советского имущества гражданами начинался немедленно после того, как власть надёжно затихала за линией фронта. Всегда так было и впредь будет: как только власть удалится на приличное от народа расстояние, измеряемое в "километрах/событиях", то оставленные немедля приступят к дележу "народного имущества" Всё верно: имущество народное! Кто иной делить его может!?
Есть величина "тонны/километры", а бес и я вводим величину "километры/события". Она имеет иное название: "до бога — высоко, до царя — далеко". Это такое расстояние, когда "карающая десница" власти уже никого не способна покарать, "не достанет". Это был короткий промежуток времени, блаженный и сладостный, без власти: "этих" — уже нет, а "те" — ещё не появились. Когда появятся — им будет безразлично, кто и что присваивал.
О, прекраснейшее время грабежа "народного имущества", каким бы убогим, скудным и ненужным в повседневности, не было то "имущество"! О, наше великое и твёрдое сопровождение в приобретении ненужных вещей:
— Авось, пригодится!
Позорные деяния родителя по "растаскиванию социалистического имущества были какими-то робкими и с оглядкой. Что мешало "быть, как все"? Библейское "не укради"? "Не возжелай вола ближнего своего"? Почему не превращался в таких, кто ничего и никого не боялся и брал всё в наглую: дураков, кои делили "добыч" на всех, тогда не встречались. Их и потом не было.
Отец не лез в места, где назревал скандал при разделе "социалистического" имущества, и на склады являлся к "шапочному" разбору. Довольствовался тем, что оставалось от" порядочных расхитителей" из числа недавних "советских" людей. Почему он не лез в центр событий? Мешало помещичье-купеческое воспитание? Природная трусость? А как ещё можно назвать ненужную на то время скромность? Почему при дележе добычи дело доходило и до "рванья ноздрей" "друг другу", а он стоял в сторонке? Что ему мешало? Какие принципы?