Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!
Шрифт:
— Сменил профессию? Поменял? В адвокаты подался? — начал мастер. У него была привычка: когда приступал к словесному издевательству над собеседником, то его правый глаз почему-то наполовину прикрывался. Или это был особого вида тик?
— И ты туда! Давай, бей! Посмотри внимательно: какой из меня адвокат? "Адвокатство" мне нужно, как зубы в одном месте! — я начинал тихо злиться. Злился-то я на начальника цеха, а злость выливал на мастера. Всё, как у всех.
— Не скажи! Зубы в "том" месте всегда нужны.
— Интересно! Для чего же?
— Плохой из тебя "общественный защитник":
Есть анекдоты, прелесть которых заключена в интонациях при рассказе. Анекдот, что тогда рассказал мастер, был древним, "бородатым":
— "В период "расцвета социализма" идёт судебное заседание, судят молодую кассиршу-растратчицу. Это было во времена, когда только молодые кассирши магазинов получали срока на отсидку за растрату "народных" денег. Таких хватало. Платить хорошему адвокату растратчица не может, откуда у неё деньги? А "закон о защите" требовал её защищать, но не известным и дорогим адвокатом, разумеется, а кем-нибудь из "начинающих". Таким и был молодой адвокат с "лицом кавказской национальности". Грузин.
Что можно сказать в пользу молодой растратчицы государственных, казённых, денег? "На чём "строить линию защиты", как выражаются адвокаты? Какими речами "отвести от её головы карающий меч правосудия"? Пусто, ничего нет, нечем её прикрыть. И не юристу было понятно: проигрышное дело подсунули молодому адвокату "с лицом кавказской национальности". И когда адвокат получил слово в защиту подопечной, то начал так:
— "Уажаеми граждани суди! Ви пасматрель будим на мой падзащитни! Харашо пасматри! Нет, какой красиви деушка! Слов нет! Падсудими пакажи рук! рук пакажи! — девица, выполняя указания "спасителя", оголила руку настолько, насколько позволяла одежда:
— Нет, ви пасматри, какой эта красиви рук! Слов нет, какой красиви рук! Такой рук не можит браль гасударствений деньга! Падсудимий, пакажи груд, груд пакажи! — "нагревался" адвокат. Команду на открытие груди девица выполнила быстро и без смущения. Грудь и в правду была правильной, объёмистой и, следовательно, красивой:
— ви пасматри на это груд! Вах, какой эта груд! Слов нет, какой красиви груд! Падсудими, пакажи ног, ног пакажи! — девица не заставляла себя ждать: обнажённая нога, прекрасная, как и прочие продемонстрированные части тела, была основным "доводом" в "состязательности защиты и обвинения":
— Нет, ви пасматри на это ног! Вах, слова нет! Такой красиви ног не можит пайди по приступни дарога! Я кончиль!
Судья:
— Я — тоже…
Имелись у мастера злые умыслы против моей начинающейся карьеры "общественного" защитника, когда накануне "дебюта" в суде рассказал анекдот? И до сего дня, а прошло тридцать лет, не могу придти к однозначному ответу: мастер хотел взбодрить и вдохновить
Чутьё не обмануло: веселье, как и ожидал, было. Оно началось с момента, когда всех участников "процесса" пригласили в зал судебного заседания. Странности начались с того, что меня, "общественного защитника", подсудимого и "жертву" усадили рядышком на одну скамью. Такое размещение развеселило, но чуть-чуть. Скамья была настоящей "скамьёй подсудимых": длиною мета в четыре, шириною сантиметров в сорок с толщиною доски для сидения в полных шесть сантиметров. Изделие было окрашено суриком.
И тогда подумал, что "процесс" закончится не иначе, как полюбовно: с чего бы это вдруг усадили истца и ответчика рядом? Они никак не походили на тяжущиеся стороны, они скорее были похожи на людей, встретившихся после долгой разлуки, и "общественный" в моём лице между ними был явно лишним. Хватило бы и одного профессионального защитника, но тот почему-то сидел в сторонке. Не было видно и человека в синей униформе с погонами работника прокуратуры. Тех, что всегда и упорно требуют для виновных максимального срока наказания.
Итак, подсудимый и его "общественный" сидели на скамье перед судейским троном и ждали. Судьёй была женщина, и она с умным видом что-то рассматривала в тощей папке с надписью "Дело" Справа и слева от него, как "символы законности", восседали "народные заседатели", лица которых я так и не запомнил. Это были разнополые старички, верившие в "справедливость советских судов". Бывали простаки в своё время.
Наступила тишина, и первый судебный процесс, где я был призван защищать, начался. Сделал серьёзное лицо, но, понимал, что "делаю лицо" и оттого веселился больше. А тут ещё вспомнился анекдот о кавказце-защитнике, и губы неудержимо потянуло в улыбку. Только этого не хватало! Надо же такой неприятности случиться! Чему улыбался? Судьёй была женщина под пятьдесят, защитнику-профессионалу — не менее того и под действие анекдота, коим вчера веселил мастер, эти двое судейских никак не подпадали. И всё же хотелось заржать, только моего ржания и не хватало "при всём трагизме ситуации".
Но знал, что нужно делать, когда весёлая мысль тянет рот улыбкой от уха до уха, а улыбаться — нельзя! Нехорошо! Верх неприличия! — от анекдота следовало избавиться, как и от вещи: рассказать его кому-то, отдать его и пусть кто-то другой улыбается, а я останусь строгим и серьёзным. Хотя бы внешне.
Но как рассказывать анекдот во время судебного разбирательства? Каково: решается "судьба человека", а "защитник от коллектива" что-то шепчет на ухо соседу и улыбается!? Чему, позвольте спросить, вы улыбаетесь!? Что нашли весёлого в столь грустном деле, как покушение на мягкие части тела женщины с применением "режуще-колящих" предметов? У вас "все дома"?