Прогулки с бесом. Том первый
Шрифт:
– Пиши: "в шестилетнем возрасте был завербован военной разведкой Вермахта (Абвер) с присвоением звания "ефрейтор" с первого дня службы. На иные условия не соглашался"!
– нет, куда, скотина, тянет!?
16. Были Вы осуждены за преступления против Родины?
– Был осуждён без суда и следствия советским народом и покрыт несмываемым позором на всю оставшуюся жизнь - коммунистическая, как прозевал и не вписал в карточку коронный вопрос: "за пятьдесят лет не остыла
– Были среди оккупированных савецких людей "чистые перед партией и народом", кто мог с чистой совестью мог плевать в остальных? Почти евангельское: "кто без греха - пусть напишет донос на соседа"!
– Евангельским камнем в тебя мог запустить товарищ из "сорока бессмертных"
– Кто такие будут?
– Партия, лучшие представители народа, числом сорок миллионов, выходившие чистыми из любой грязи и по недомыслию вписанные в "честь и совесть". Ум поминать не стану, лишнее. А родина прошляпила меня, но по какой причине не догадываюсь.
– Преступления мизерные.
– Хотя и бес с пятью вышками, но ничего не понимаешь в наших преступлениях. Славимся временами, когда и за меньшее преступление получали много.
И снова упор в марки: осуждённым за преступления против родины откажут? Если отвечу "да, совершал" - не дадут марок и отправят досиживать? Чьи деньги тратятся
Немецкие, а ты коммуническая срань с какого боку к чужим деньгам приставлена? куда лезешь, чего клеишься? Как разогнался в "славном совецком прошлом" - так до се остановиться не можешь? Тормози, упырь! Кому нужны мои ответы на тему далёкого прошлого? Немцам? Немцы осознали прошлую вину и предлагают компенсацию за когда-то причинённые неудобства:
– Получите и простите! Мы когда-то были не меньшими дураками, чем вы до сего дня: вздумали переделать вас под свой стандарт" - немцам не нужны "исповеди", они меня лучше знают, чем я их" - сомнения в адрес "фонда" иногда беспокоят. Если появятся другие - без задержки изложу.
На шестнадцать вопросов "Карточки" было высказано не менее тридцати двух отборных матов с упоминанием женских и мужских половых органов, как по отдельности - так и в тесном общении. Поскольку план по мату выполнен, а спроса на сверхплановую продукцию нет - заряд матерного гнева, выпущенный в адрес ворья из "Фонда примирения и взаимного понимания" был устным и не достиг цели.
– Заблуждение: ни письменный (видимый) мат, ни устный ваше ворьё не трогает.
Глава 13.
Затишье перед выплатой.
Когда-то накрытые одеялом оккупации будут до конца дней помнить о непреходящих желаниях того времени
а) что-то положить в вечно пустой желудок,
б) миновать близкого общения с предметами военного назначения как то: пули, снаряды, мины, бомбы а равно и с осколками перечисленных
в) выспаться после ночного налёта авиации. Чьи крылатые машины нагоняли страх не важно, как одни, так и другие и позже, не задавали вопросов освобождаемым:
– Мы вас погоняем, а вы потерпите, не возражайте, поди, война всё же!
– дальнейшее происходило без возражений.
в) и было безразлично, чья бомба остановит "житие мое": вражеская, или родная. ("Нужное - подчеркнуть").
Порядок следования пунктов а), б), в) мог быть иным, но набор корзины военного времени оставался неизменным, без умаления прелести указанных позиций.
Но пришло время, когда тысячам граждан с оккупированных территорий и побывавшим на вражеской территории в качестве рабочей силы сверху дозволили признаться себе и другим:
– Получить компенсацию в марках за прошлое - это вам не на Эверест взобраться!
– моя "карточка претендента" поехала в столицу, а в органах социальной защиты повторно было сказано наше вечное и тревожное:
– Ждите...
Глава 14.
Доче марки. Обогащение.
Когда ожидание марок превратилось в пытку - из столицы пришла бумага, предлагавшая претендентам явиться на расчёты за прошлое по указанному адресу с набором документов удостоверяющих личность претендента.
За не доживших до компенсации могли порадоваться близкие родичи с доказательством родства, и жена умершего могла получить компенсацию, От пояснений пахло Западом.
Длинный коридор с кабинетами в доме социальной защиты уставили стульями отдыха состарившимся претендентам.
Пожилые люди степенно ждали вызова в кабинет, где шустрые и нахальные столичные товарищи выдавали марки, заработанные не их руками.
Шума, гама, попыток вне очереди войти в вожделенный кабинет и рассчитаться за прошлое со стороны вчерашних работников на Рейх не наблюдалось, и в таком поведении претендентов наша пара усмотрела чуждую советским людям культуру. Нужно говорить, что наблюдение было приятным на удивление? И только в конторе социального обеспечения имел удовольствие наблюдать, как поведение скромно, с переходом в бедность, одетых претендентов разительно отличалось от обычных, не порченных вражеским зарубежьем соотечественников.
– Выйди из кабинета обогащения товарищ с внушительного вида и провозгласи наглым, уверенным голосом:
– Компенсации отменяются!
– работники на Рейх все, до единого, промолчали, и, потупив глаза, вышли на воздух.
– Рядом жили, а мы не знали, что в войну на Германию работали!
Коридор Отдела соцобеспечения представлял длинную квадратную трубу с окном в торце, глядевшем на закат. Вдоль стены кабинеты числом пять. Стандарт. Прежде и никогда впредь, подобные учреждения иными строить не будут.