Проходная пешка
Шрифт:
– Вам нечего сказать мне?
– Нечего.
– Другой на вашем месте ответил бы: «Простите, нечего».
– Другой на вашем месте попытался бы спастись.
– От вас не спасешься. Все ясно - я приговорен. Не к смерти, а к вашей безжалостности. Я не обманулся в вас, а потому, прежде чем затыкать мне рот, дайте сказать пару слов. Вы берете мою жизнь, значит, становитесь моим должником. А долг, знаете ли, платежом красен, верно?
– Нет.
– Две просьбы. Первая, возможно, не так уж важна. Это вопрос чувств. Постарайтесь сохранить жизнь Белле. Не будь ее, вы бы сейчас здесь не изгалялись. Будьте к ней великодушны, если сможете. Ведь мы, негодяи, пользовались ее добротой.
– А вторая?
– В голосе Рейкса не было любопытства, одно нетерпение.
– Вы догадываетесь? Я даже не прошу об этом, не могу. Но вы и так выполните ее. Я уверен.
Рейкс не ответил. Он засунул кляп в рот Сарлингу, понимая, что в последнюю секунду тот может закричать в надежде, что в доме не все спят, завязал платок на затылке и освободил ноздри, чтобы можно было дышать.
Он вышел из машины, оставив в ней старика. Но это был уже не Сарлинг, не человек, о нем нужно было думать только как о последней преграде на пути к свободе. А старик смотрел ему прямо в глаза откуда-то из-под котелка. Рейкс заметил, как дернулось его тело, напряглись руки, пытаясь освободиться от пут, качнулась голова, отчего котелок смешно сдвинулся на самые брови. Рейкс вывернул чеку и бросил капсулу в корзину. Закрыл крышку и поставил корзину на сиденье. Едва захлопнув дверцу, Рейкс услышал как капсула негромко разорвалась.
Он пошел в дом. Шагал в голубом свете осторожно, но уверенно, как продвигался бы даже в кромешной тьме. Открыл дверь и вошел в заднюю прихожую, знакомую по фотосъемкам Беллы, линиям и символам Бернерса на бумаге. Впотьмах ступил на кокосовый половик и сел, быстро проверив кончиками пальцев, на месте ли стул.
Рейкс стал ждать. Его не интересовало, что происходит над ним, где хозяйничают Белла и Бернерс, или в гараже, где находится Сарлинг. Телом он был на Парк-стрит, а мыслями в Альвертоне - думал, как восстановить заброшенный летний домик.
Час спустя пришел Бернерс и, ни слова не говоря, положил ему руку на плечо.
– Ну?
– спросил Рейкс.
– Бейнс вышел посмотреть, не надо ли чего хозяину. Он видел меня только со спины. Мисс Виккерс его отослала. Все складывается как нельзя лучше.
Они спустились в гараж, подошли с двух сторон к машине, распахнули обе передние дверцы, потом вернулись в прихожую, подождал! еще пятнадцать минут. Действовали, опираясь на точное знание свойств газа ГФ I.
Через четверть часа в гараже пахло только бензином и маслом. Сарлинг полулежал на заднем сиденье. Рейкс с помощью Бернерса вытащил старика, взвалил на плечи. Бернерс пошел вперед с котелком Сарлинга в руках, а свой так и не снял.
Они миновали темную прихожую и коридор, попали в тускло освещенный главный холл, поднялись на второй этаж. Их шаги заглушал ковер парадной лестницы. Квартиры слуг были под самой крышей.
Вверх по ступенькам, в первую дверь направо - в кабинет. Шторы опущены, дубовая дверь бункера уже открыта. Бернерс сдвигает защитную пластинку, берет левую руку старика, снимает рукавицу и осторожно прижимает большой палец к хромированной поверхности.
И вот уже Рейкс оттащил Сарлинга от бункера. Бернерс сдвинул главную пластинку, фотоэлемент сработал, и дверь скользнула в сторону.
– Помогите мне отнести его, - попросил Рейкс.
– Досье заберем потом.
– Верно.
– Бернерс кивнул.
Они бережно, «по-товарищески», взяли Сарлинга под руки, пронесли его через узкий коридор в спальню, положили на кровать. Вернерс ушел.
Из темного угла за ночным столиком вышла Белла и заперла дверь спальни. Рейкс тем временем начал раздевать Сарлинга. Он поднял голову и попросил:
– Помогите мне.
– Не могу. Я боюсь
Она уже изгнала Сарлинга из мыслей. Даже белье, которое старше надевал, ложась спать, она выложила отвернувшись, словно готовила его кому-то незнакомому.
– Иди сюда, - тихо позвал Рейкс.
– Посмотри на него. Он ничто, не человек, а просто вещь, которую мы должны привести в порядок.
– Рейкс взял девушку за подбородок, крепко сжал его.
– Ты сделаешь все, что я скажу. Расшнуруй ему ботинки.
К одной подошве прилип сырой дубовый листок. Белла машинально сунула его в карман платья. Через неделю она с недоумением обнаружит высохшие крошки с прожилками.
Они переодели Сарлинга в пижаму и чулки, положили поудобнее на кровать. Рейкс смял подушки и простыню. Тело Сарлинга было все еще мягким, и Рейксу вспомнился разговор с Бернерсом о том, как остывает и коченеет труп, о том, что в первые шесть часов его температура падает на два с половиной градуса в час… Сарлинг окоченеет как раз тогда, когда Бейнс придет его будить. Смерть во сне. Время остановки сердца - около часа ночи. И все естественно. Кроме, пожалуй, самой смерти, хотя и она вполне закономерна для человека, стремившегося управлять людьми, как марионетками в балагане. Горе тому, кто пытается повелевать другими.
Белла складывала и убирала одежду Сарлинга, как это сделал бы он сам, если бы поздно заявился домой.
– Заканчивай побыстрее, - сказал Рейкс.
– Прими три таблетки снотворного и ложись спать.
Она стояла с рубашкой Сарлинга в руках и рассеянно вынимала из рукавов запонки. Рейкс обнял Беллу, задел сухими губами сухие губы, ласково потрепал по щеке, повернулся и ушел.
Он спустился в гараж. Бернерс, теперь уже без усов, ждал его, держа под мышкой пачку форматных листов толщиной в фут - досье. Рейкс вынул из машины плетеную корзинку, открыл ее, оглядел осколки на брезентовом дне, а потом проверил, не осталось ли чего на заднем сиденье; вынул пепельницу, высыпал в платок окурки трех сигарет, выкуренных в пути. Разумеется, все это он проделал в перчатках.
Досье положили в корзинку. Любого человека, идущего задними дворами и переулками без четверти три ночи с плетеной корзинкой в руках, могла бы остановить полиция. Но на машине они не вызывали подозрений. И через несколько минут остановились на Маунт-стрит. Бернерс пошел в дом, Рейкс поехал в гараж.
Когда он вернулся (на такси), Бернерс сидел в кресле со стаканом в руке. Рейкс налил себе полстопки чистого виски и расположился напротив. Кивнул Бернерсу и выпил. Они молчали, находясь во власти крепкого союза их интересов, прочной нити той общности, о которой никогда не говорили. Они просто сидели рядом, довольствуясь сознанием того, что они вместе, пока наконец Бернерс не сказал:
– Интересно, сколько он заплатил за стол в Меоне? По фотографиям я принял его за Чиппендейл. Однако это подделка. Хорошая, но подделка.
А в постели на Парк-стрит Белла всматривалась в темноту широко раскрытыми глазами и понимала, что снотворное ей не поможет.
Глава девятая
Воскресенье, восемь утра. Бернерс развалился в удобном кресле, положив ноги на табурет. Спать не хочется, хотя всю ночь он не смыкал глаз. Он доволен собой, он дожидается лишь утреннего поезда в Брайтон. За окном шумит воскресный Лондон, гудит корабль, пробираясь к тесной пристани, стучат каблуки по мостовой - люди возвращаются с заутрени. Кто-то насвистывает песенку, женщина кличет собаку, стучит тележка молочника, в проволочной корзинке тренькают бутылки, звенит звонок велосипеда… Всю неделю эти звуки таились по углам, и вот настало их время.