Проходные дворы биографии
Шрифт:
Киса! Ты ешь виноград – я привез его тебе из Кишинева целую посылку, ешь быстрее, а то тебя забросали фруктами – я сегодня сам покупал груши и яблоки, а потом подумал, что зря – ты виноград есть не будешь.
Нахожусь в муках относительно имени – прямо даже не знаю. Мама так говорит, что можно подумать, будто Миша – уже решенное дело, а я колеблюсь. С одной стороны, нравится, а с другой – есть что-то мужицкое – Михаил, а? Думай – решай. Саша – хорошее имя, но так зовут его отца. Не симпатично. И инициалы А.А. Нехорошо, во взрослом состоянии будем с ним путаться. Ширвиндт – фамилия редкая, да еще
Ты не огорчайся, что к тебе не идет поток ликующих людей и приветствий – никого нет, никто не знает. Поток пойдет позже, ладно?
Купили с твоей мамой первую одежку – 8 м на пеленки и 10 м фланели светло-голубой. Со вторника поеду на поиски немецкой коляски. Ты не хочешь деревянную кроватку? А где искать железную?
Киса! Это я! Ты завтра утром пошли маме записочку, а я отвезу на дачу. Только не пиши маме больше, чем мне, ладно? Киса! Это я – отец!
Я похудел, но это не страшно – ты меня откормишь. Или теперь кормить будешь только сына?
Посылаю, что написал. Нянька уходит, а ты, если не устала, напиши два слова, а если устала – передай с нянькой привет и спи спокойно. Я думаю о тебе, спокойной ночи, до завтра.
Целую тебя всюду, а его в зад.
Твой
Письмо Наталии Николаевны
Кисонька моя милая, у него такая кожица на мордочке – мягонькая, нежненькая, совсем как у тебя. И он вовсе не красный, как все, только когда ест и ко мне одной щечкой прижимается, то она краснеет. И у него очень большой разрез глаз. Так, наверное, полагается, потому что мордочка у него будет расти, а глаза нет. Так вот они сейчас сделаны с запасом.
Сегодня утром вместо положенных пяти-семи минут ел тридцать пять и, наверное, еще бы поел, но я уже сама отобрала у него еду, а потом лежал рядом, сопел и рот открывал. А иногда он так морщится и становится очень страшненьким – совсем Баба-яга. Я все-таки думаю, тебе не надо на него смотреть первое время. Только женщины понимают сию прелесть. Но я и то в первый момент испугалась, зато теперь мне он кажется очень милым.
Спроси у мамы, это ничего, что он смотрит, когда его приносят. Потом, правда, закрывает глазки, а другие все время с закрытыми глазами. И у нашего они чистенькие и не гноятся, и не слезятся, как у других. Но, может, то, что он смотрит, это признак слабости? А вчера вечером совершенно явно проследил глазами за мухой.
Кис, знаешь, я маме ничего не буду писать о нем, а ты ей прочти это письмо, но без сантиментов, а впрочем, как хочешь, можешь и рассказать.
Если у тебя есть время и желание, купи мне, пожалуйста, бутылку кефира, бутылку молока и 100 граммов сливочного несоленого масла. И если по пути встретишь книжный киоск, купи сегодняшнюю газетку и, может, какой-нибудь журнал. А с дачи привези последний номер «Огонька» и 2 яблочка, а те, которые вы мне принесли, совсем безвкусные и не сравнить с дачными.
Надеюсь во вторник увидеть тебя, если в понедельник снимут швы. А на животе у меня синяк. Когда я лежу на спине, живота совсем нет,
Кис, а ведь года через три придется мне опять сюда приходить, только тогда уж я все по всем формулам высчитаю, чтоб уж наверняка девку.
Кис, мне Михаил не кажется мужицким. И все знакомые Михаилы не похожи на мужиков. И потом, для нас он никогда не будет Михаилом, будет Мишкой. Но с другой стороны, он какой-то слишком утонченный для Миши и для такого аристократа подходит только Александр.
Ты спрашивал, чего я очень хочу. Очень хочу, чтобы мы все были Ветровыми [39] . Ты подумай, Ширвиндт – совсем не театральная фамилия. И будь в этом «Тобултоке» Ветровым, а полтора года в театре – это же ерунда по сравнению со всем твоим будущим. И театральная Москва все равно будет знать творческое прошлое Ветрова, и все, кто захочет. А серая масса обывателей – на нее наплевать. Подумай, что два года по сравнению ну хотя бы с 40 годами будущего (театрального).
39
Александр Ветров – сценический псевдоним, под которым Александр Ширвиндт дебютировал в Театре эстрады.
А в смысле родственников – ведь не в этом проявляется твое отношение к ним, да и они сами поймут, что актеру нужна простая, красивая фамилия. И потом – разве сын и жена не ближе родственников? И в эстраде тебе будет легче работать под другой фамилией. А уж как бы старики Ветровы были счастливы! Горчаков (Наташкин отец) – какая красивая фамилия. А ведь он Дитерихс, а Андровская – Шульц, Станицын – тоже немец какой-то, а твой Жуков? А сына будут дразнить «Ширмой», а так «Ветерок».
Кисуня, мне очень хочется! Ты подумай как следует. Думать можно целый месяц. И напиши свои соображения.
Вот это все я писала раньше, а теперь пишу, когда ты пришел.
Если ты принесешь мне молоко (это надо для молока) около 1 часа, я, может быть, не смогу тебе ответить, так как твой сын будет лопать, а я боюсь пошевельнуться в это время. Так что, на всякий случай, пока, до вторника.
Целуем тебя.
Твои
Кисонька! Тебе соки принести какие-нибудь? А арбуз тебе можно? Ты не отвечаешь на мои вопросы – тебе скучно? А ты теперь взрослая или все равно мой глупый Кутенок? Хочу, чтобы ты не была взрослой. Ладно?
Встретил наконец первого родственника – Филю (дядю-близнеца). Целовал, передавал тебе всяческое и безумно радовался, что Ширвиндтский род все же продолжается, а то все уже было отчаялись.
Относительно фамилии мы подумаем отдельно – ты преувеличиваешь катастрофичность Ширв., да и Ширмой ведь звали его отца – и ничего, не рассыпался.
Я поехал – крепко вас целую, обнимаю, и синяк тоже.
Твой
Кися! Радость моя! Это я! Ужасно наволнован и расстроен, что в воскресенье не попал к тебе. Сейчас утро понедельника, я дома – поеду, попробую к тебе прорваться. Если нет, то знай, что пишу в понедельник.