Проходящий сквозь стены. Рассказы

Эме Марсель

Месье Приер уловил в последних словах Эскюэля упрек.

Пожав плечами, он ответил:

— Надо было оставаться на месте и говорить со мной, не поворачивая головы. Коллеж не казарма…

Я не требую стоять по стойке «смирно». Вы можете узнать хулигана по какой-нибудь детали одежды?

Инспектор всплеснул руками. Он об этом не подумал.

— Я был так уверен, что мальчик обернется… Я не видел надобности…

— Значит, элементарные правила своей профессии вы не усвоили, — заметил Приер. — Что, совсем никаких улик?

Эскюэль задумчиво поглядел на школьников и, словно обращаясь к самому себе, произнес:

—

Я бы не удивился, если бы оказалось, что это Мартен… учится он ужасно… Да, может быть, Мартен…

— Возможно, — согласился Приер. — Мартен уже много чего натворил в этом году. В любом случае мы должны разобраться. Отправляйтесь во двор и задержите мальчиков. Я сейчас приду.

Эскюэль стремительно рванул к двери. Чтобы добраться до двора, инспектору предстояло миновать длинный коридор и два лестничных пролета. Он ускорил шаг, но метров через двадцать у него закололо в боку и ему пришлось остановиться. На лестнице он встретил Лебьевра, молодого смотрителя интерната, с которым был в натянутых отношениях, и приказал ему бежать к писсуарам во дворе. Лебьевру в этом почудилось неуважение к его персоне, и он потребовал объяснений, но потом согласился сопровождать Эскюэля. Прибыв на место преступления, учителя не обнаружили ни одного школьника. Зато до них донесся звук захлопывающихся дверей. Подошел директор, вместе с которым они посетили позорный угол.

Еще стоя посреди двора, они заметили на стене кабинки знакомую криптограмму: L N S Q L, означающую «Helene Escuelle». Рисунок непристойного содержания, в котором фигурировала фамилия Приера, словно дамоклов меч, висел над четвертой буквой. И хотя инспектор повидал уже немало подобных надписей, он побледнел и сжал кулаки. Он хотел выразить свое возмущение, но онемел от ярости. Месье Приер побагровел от гнева. Повернувшись к Лебьевру, он в смятении пробормотал:

— Это непостижимо… Как они посмели вообразить…

Лебьевр покачал головой, словно воздерживаясь от какого-либо суждения. Он задумчиво поглядел на непристойный рисунок, моргнул, будто мысленно взвешивая чрезвычайную уродливость мадам Элен Эскюэль и холостяцкий статус месье Приера. Колебание показалось директору оскорбительным и вернуло ему хладнокровие.

— Лебьевр, — сказал он, — сотрите мое имя, эта порнография меня не касается никоим образом.

Смотритель интерната оскорбился и остался стоять на месте. Приер повернулся к инспектору:

— Сотрите мое имя, Эскюэль.

Остаток гордости заставил Эскюэля задуматься. Вдобавок ко всему в эту грязную историю была впутана его супруга… Однако под гневным взглядом начальника инспектор машинально вынул из кармана платок и послюнил уголок. Осторожно, чтобы не задеть контуры рисунка, Эскюэль принялся стирать фамилию директора. Директор контролировал процесс из соседней кабинки.

— Потрите еще сухим уголком! Хорошо. А теперь приведите сюда мальчишек, которых вы здесь видели.

Эскюэль не колебался ни минуты. Он знал расписание занятий всех классов практически наизусть. Молодого смотрителя попросил сходить за Мишле, Фиёлем и Трюбером. А сам метнулся к двери, бросив через плечо:

— С Мартеном я сам разберусь!

Ученики пятого класса, склонив головы над тетрадками, записывали тему сочинения. Месье Ламбль, преподаватель французского языка, монотонно диктовал: «Объясните пословицу: Кто

много странствует, добра не наживает. Подкрепите примерами…» Мартен за задней партой время от времени поднимал голову и украдкой бросал взгляд в окно. Он выглядел лет на четырнадцать, хотя на самом деле ему исполнилось двенадцать, и казался болезненным: лицо бледное, костлявое, прыщи, припухшие веки, потрескавшиеся толстые губы.

Инспектор с грохотом распахнул дверь и, хищно сверкая глазами, направился к задним партам. Все школьники разом оторвались от своей писанины. Только Мартен, якобы ничего не замечая, продолжал смотреть в тетрадь. Месье Ламбль, возмущенный бесцеремонностью инспектора, поднял руку в знак протеста, но никто не обратил на него внимания.

— Встаньте, Мартен! — взревел Эскюэль. — Вас заметили, когда вы малевали непристойности на стене туалета. Признавайтесь!

Бледнее смерти, Мартен поднялся со скамьи. У него дрожали руки, и он слегка покачивался из стороны в сторону, казалось — вот-вот потеряет сознание. Затем вдруг его лицо, искаженное страхом, расслабилось, выражая полную покорность. Он опустил голову и, запинаясь, пролепетал что-то нечленораздельное. Эскюэль победно усмехнулся и, повернувшись к классу, произнес:

— Я заставил его сознаться!

По рядам школьников, по-разному относившихся к Мартену, пробежал шепот, но месье Ламбль призвал всех к тишине. Опершись на кафедру, сдерживая гнев и не теряя достоинства, преподаватель обратился к Эскюэлю:

— Господин инспектор, вы находитесь у меня в классе, а не в кафе. Прошу вас выйти.

Восхищенные тем, как запросто можно поставить на место инспектора, школьники глядели на учителя с благоговейным трепетом. Мартен поднял голову, и лучик надежды блеснул в его глазах.

— Я здесь по просьбе директора, — резко ответил Эскюэль. — Если вас что-то не устраивает — все претензии к нему.

— Ну разумеется! И первым делом я упрекну его в том, что он отправил к нам грубияна…

— Позвольте-позвольте! Что-то вы хватили через край…

— Я также сообщу ему об отвратительных методах запугивания, которые вы применили по отношению к доверенному мне ученику. Вашим диким полицейским замашкам в моем классе не место, и я вновь прошу вас выйти.

Эскюэль не упорствовал. Однажды он уже вступил в конфликт с Ламблем, и это стоило ему выговора со стороны директора. Прежде чем удалиться, инспектор схватил Мартена за руку и силой вытащил из-за парты. Увлекая мальчика к двери, Эскюэль прошел мимо преподавателя и в ответ на разъяренный окрик и требование отпустить ученика лишь пожал плечами. Захлопнув за собой дверь, он обратился к Мартену:

— С вами, дружочек, все ясно. Школа будет вынуждена избавиться от вашей недостойной персоны.

— Я ничего не сделал, — твердо заявил Мартен. — Клянусь.

— Поздно! Вы уже признались!

— Клянусь, я ничего не сделал.

Ученики Мишле, Фиёль и Трюбер уже явились и отвечали на вопросы Приера. Обаятельные мальчишки с живыми горящими глазами расположили к себе даже директора. Их память оставляла желать лучшего, они забыли, кто какую кабинку занимал, противоречили друг другу, и надежда услышать правду с каждой минутой таяла. Впрочем, они как будто говорили искренне. Мишле, явно совестливый мальчик, оглядел место преступления и спокойно произнес: