Проходящий сквозь стены. Рассказы

Эме Марсель

— И я. Я полюбила вас с того самого дня, когда вы покупали антрекот. Меня зовут Анриетта, я живу на улице Дюрантен.

— А я — Мартен, живу на улице Толозе. Очень рад.

Он проводил ее до дома и, уже прощаясь на улице Дюрантен, подумал, что было бы неприлично не попросить ее о свидании.

— Я не прочь, — ответила Анриетта. — Да хоть завтра — я свободна целый день.

— Нет, — краснея, сказал Мартен, — завтра меня не будет. Давайте лучше послезавтра?

В назначенный час они оба сидели за столиком кафе на бульваре Клиши. И когда все главные слова были сказаны, Мартен, успевший все хорошенько обдумать, тяжело вздохнул и произнес:

— Анриетта, я должен кое в чем вам признаться. Видите ли… я живу через день.

По глазам Анриетты было видно, что она не совсем поняла, тогда он рассказал все подробно и, волнуясь, закончил:

— Ну вот. Я решил предупредить вас с самого

начала. Конечно, через день — это не так уж много.

— Но и не так уж мало, — возразила Анриетта. — Бесспорно, лучше быть все время вместе, особенно поначалу, но что поделаешь! Не всегда получается, как мы хотим.

Мартен одной рукой привлек ее к себе, другую положил под ее левую грудь, и они просидели в обнимку, пока не стемнело и в кафе не зажгли свет. А часом позже Анриетта перебралась с улицы Дюрантен на улицу Толозе. В тот вечер влюбленные едва успели поужинать. Глаза в глаза, они с каждой минутой все больше убеждались, что созданы друг для друга. Время прошло незаметно, и ровно в полночь Анриетта изумленно вскрикнула. Мартен, державший ее в объятиях, вдруг растаял, словно его и не было. От расстройства она в первый момент чуть не обиделась, за то что он вот так взял и исчез совершенно бесследно, но любовь тут же пробудила в ней другое чувство: тревогу — вдруг он не вернется! Такое не укладывалось в голове: чтоб просто раз — и нету человека, пусть даже и на время. И где же он теперь? На небеса вознесся? Анриетта так и подумала, но в то же время ей чудилось, что Мартен витает где-то тут, рядом с нею, подобно духам покойных, что бродят среди живых и читают их помыслы. Прежде чем уснуть, она помолилась, чтобы успокоить его и вручить в руки Господа.

Наутро она проснулась на новом месте, и любящее сердце ее сжалось при мысли о Мартене. Ей было жаль его до слез. Но и страх шевелился в душе, как перед притаившимся невидимкой. Одеваясь, она старалась ни в коем случае не оскорбить незримого наблюдателя своей наготой, известно же, что мертвецы… ну, или… все оттуда, с того света… чрезвычайно зловредны. Любят придираться по мелочам и шутить злые шутки — благо они бессердечные. Около десяти часов консьержка просунула под дверь какой-то рекламный листок. Анриетта в это время натягивала чулки. Услышав легкий шорох, она быстро прикрыла коленки и обернулась с приветливой, но чуть боязливой улыбкой. Ей подумалось, что это Мартен выражает свое недовольство таким малоприметным, но естественным для духов способом. Увидев же бумажку, она почувствовала облегчение, смешанное с горечью.

«Мне бы хотелось знать наверняка, что он здесь, — думала она. — Трудно верить в возвращение того, кого совсем-совсем нет».

Все утро она прорыдала. Но к вечеру ей стало лучше. Мартену осталось пребывать в этом непостижимом состоянии всего несколько часов, и надежда на его скорое возвращение разгоняла тревогу бедной девушки. Она ждала его со сладостным нетерпением, как путника, возвращающегося домой из длительного путешествия по чужбине, из краев, которые и представить себе трудно. Вот часа в четыре пополудни он перекусывает бутербродом в вокзальном буфете где-нибудь, скажем, в Дижоне. У поезда тут стоянка, есть время пройтись по городу. Анриетта мысленно провожала его по главным улицам, потом усаживала в вагон на удобное местечко у окна и заботливо закрывала двери купе, чтобы его не продуло. Поезд шел со всеми остановками. Это было томительно долго, но ничего — любимый уже в дороге, осталось немного потерпеть.

В полночь Мартен материализовался в постели, там же, откуда испарился прошлой ночью. Суток, которые Анриетта провела тут одна, для него просто-напросто не было. Он обнял ее, уверенный, что все еще длится их первая ночь. Однако уже в следующее мгновение взгляд его упал на будильник, и он понял, что исчез и вернулся. Он встревоженно посмотрел на Анриетту, будто в утешение гладившую его по руке, и они в один голос сказали: «Ну как?» Первым ответил Мартен.

— Как? Да никак, — пожал он плечами. — Понимаешь? Никак. Меня просто не было на свете, как, например, тебя сто лет тому назад. Весь вчерашний день для меня — мертвое время. Но для тебя-то, Анриетта, оно протекло нормально и осталось в памяти. Расскажи мне про него, расскажи, что было вчера. Как проходят часы, когда меня нет? Как дни стыкуются с днями? Возмести мне то, что я теряю, что ускользает от меня в моей полужизни! От газет толку мало. Они не о том… там пишут о вчерашнем дне для тех, кто его прожил. Ну, рассказывай!

— Сегодня утром, — начала Анриетта, — я встала в восемь…

— А раньше, до этого? Начни с той секунды, когда я исчез…

— Как ты исчез, я не могу сказать. Был-был, и вдруг тебя не стало. Я еще

чувствовала твое тепло и как ты меня обнимаешь, но сам ты уже куда-то пропал. Я не испугалась — ты же предупреждал, но все равно ужасно удивилась. Даже села и осмотрелась, нет ли тебя в комнате, — глупо, конечно. Около лампы кружила какая-то синяя муха, и… не сердись, но у меня мелькнуло в голове, не ты ли это…

— Нет-нет, конечно, нет! — сказал Мартен. — Я, помню, тоже видел ее незадолго до полуночи. Эх, я бы рад летать в пропащие дни синей мухой!

Очень скоро Анриетта привыкла к исчезновениям Мартена. Живут же женщины с мужьями, которые через день уходят на суточное дежурство. И жалеть его в общем-то было не за что. Будучи в небытии, он не страдал, это точно. И если уж на то пошло, так даже лучше, чем в самом деле сутками ишачить. А сам Мартен, став семейным человеком, почувствовал себя куда счастливее. Меньше мучило навязчивое желание овладеть мертвым временем. Слушая подробные рассказы Анриетты о том, как проходят дни ее соломенного вдовства, он постепенно убеждался: все дни похожи друг на друга и различаются только тем, что мы сами в них вносим. Ему даже начало казаться, что жить через день — особая привилегия, о какой можно только мечтать.

Время мчалось быстро, как никогда, но теперь это его нисколько не пугало. Жизнь его преобразилась с появлением Анриетты. Он безмерно любил ее и не хотел отравлять их радость бессмысленными сожалениями и расчетами.

— Ты проживаешь в месяц тридцать счастливых дней, а я только пятнадцать. Но к концу месяца мы оказываемся вместе, и это главное.

— Нет, — возражала Анриетта. — У меня не тридцать дней — когда тебя нет, мне скучно и тоскливо.

Говоря так, она просто хотела сделать приятное Мартену. В действительности же она без него не скучала. Отдыхала себе, наслаждалась покоем и сознанием своей верности. В ее любви, в отличие от безоглядной страсти Мартена, сквозили нотки рассудительности и дружбы. К концу второго года эта разница привела к разладу, который сначала оставался незаметным, по крайней мере, для Мартена, что же до Анриетты, то у нее хватало досуга, чтобы подумать и понять, как странно все сложилось. Она не терзалась угрызениями совести и всеми силами старалась сохранить хотя бы видимость прежних отношений. И правда, чем же она виновата, что время для нее и для него шло в разном ритме. Ее любовь продолжалась целых два года и успела потерять ту свежесть и тот пыл, которые сохраняла любовь Мартена, длившаяся всего лишь год. Да и часы одиночества, когда она могла вдоволь размышлять, вглядываться в себя и делать выводы, немало остужали нежные чувства. Иногда и Мартену случалось почуять какую-то шероховатость, но ему не хватало времени вникать в эти смутные подозрения. Однажды ночью, вернувшись к жизни, он, как обычно, очутился в темной спальне и закончил фразу, прервавшуюся при исчезновении. Но Анриетта что-то замешкалась с ответом. Он вытянул руку, пощупал постель — пусто. Дрожащей рукой он включил свет. Будильник показывал полночь, Анриетты в комнате не было. И тут Мартен ощутил всю глубину временного провала, с которым ничего не мог поделать и который вмещал невесть сколько событий. Прежде об этом пространстве, близком и недостижимом, он знал только косвенно, теперь же вдруг столкнулся с ним вплотную. Отсутствие Анриетты покуда измерялось для него двумя минутами, но начало его тонуло в неизвестности и, возможно, отстояло на много часов. Мартену стало дурно, захотелось позвать на помощь. Он встал, обошел всю комнату, убедился, что вещи Анриетты на месте, и снова лег. Она пришла в четверть первого, спокойно улыбнулась и сказала:

— Прости, милый, я была в кино, а фильм закончился позднее, чем я думала.

Мартен только молча кивнул в ответ и постарался не давать волю своему гневу. Злиться на Анриетту за то, что она пошла в кино, — все равно что упрекать ее в том, что она живет нормальной жизнью. Но она сама поняла: Мартен огорчен, — и взяла его за руку. Мартена этот ласковый, почти материнский жест еще больше взбесил, он решил, что ей неловко перед ним, как здоровому человеку перед паралитиком. Анриетта прижалась к нему лицом. От губ и щеки ее повеяло свежестью — должно быть, она торопилась, бежала бегом по ночным улицам.

— Ты сердишься, что я ходила в кино? — прошептала она. — Поверь, если б я знала, что вернусь так поздно, не пошла бы…

— Да вовсе нет! — сказал Мартен. — С чего бы мне сердиться? Ты, разумеется, имеешь право ходить в кино и вообще… куда захочешь. Меня не касается, чем ты занимаешься, пока меня нет. Это твое дело. Если б я и знал обо всем, что ты делаешь, как бы я мог иметь что-то против, раз сам в эти дни не живу? Ты абсолютно свободна. И вольна распоряжаться своей жизнью. Что из того, что время от времени она соприкасается с моей!..