Проигравший получает все
Шрифт:
Прическа ее растрепалась. Лицо было безмятежно. Мы оба молчали.
На опушке леса остановились.
Издалека, сквозь деревья, я видел, как по абсолютно тихой улочке, окаймляющей лес, катилась на малой скорости моя «восьмерка». За рулем сидела Римка.
«Хвоста» не было.
«Восьмерка» затормозила.
– Ну, иди, – сказал я.
То, что мы перешли с Татьяной на «ты», теперь казалось абсолютно естественным. Лихая погоня и последовавшая за ней неспешная прогулка сблизили нас.
– И
– Да, партнер, – скромненько сказала Татьяна. Ее смиренность выглядела подозрительной. Она повернулась ко мне. Приподнялась на цыпочки. Положила одну руку на плечо. И поцеловала в губы.
Поцелуй длился несколько дольше, чем это допустимо между друзьями.
Домой, на Пушкинскую улицу (которую я упорно не воспринимал под старо-новым названием Большая Дмитровка) я добрался около восьми.
Центр был пустынен. Все, кто мог, уже смотались за город.
Мой подъезд выходил аккурат на фасад Генеральной прокуратуры. Когда семь лет назад мы с Ириной въезжали сюда, она шутила, что скоро мне будет совсем близко ходить на работу – только улицу перейти.
Тогда я еще работал следователем. Но далеко не в Генеральной, а в районной прокуратуре. Ездил на работу навстречу ежедневному людскому потоку из центра на окраину. Возвращался я домой, как правило, за полночь. А Ирка к моему возвращению готовила ужин и поджидала меня за вязанием… Вскоре меня стал встречать один только ужин, накрытый тарелкой – Ирина уже спала.
Затем ужина не стало.
А вскоре – и самой Ирки.
Ей не нравилось, что я много работаю, очень мало получаю и уделяю ей совсем мало внимания. Не знаю, обрела ли она все это с французом – агентом по недвижимости, к которому сбежала. Из Парижа она мне не пишет.
Я вошел в прохладный и гулкий, такой дореволюционный подъезд с высокими окнами. Мне хотелось в холодный душ и холодного пива. Кроме того, у меня появились кое-какие мысли, которые – после определенной проработки – способны были, если даст бог, ускорить ход нашего расследования.
Пешком я поднялся на третий этаж. Наша квартира оставалась единственной в подъезде еще не расселенной. Со мной жили еще две семьи. Во всех шести комнатах собрались патриоты старой Москвы, ни за что не желающие отбывать ни в какие Переделкино-Жулебино.
Я поддерживал их. Аура дореволюционного профессорско-адвокатского дома благотворно влияла и на меня – неофита, пришельца с рабочих московских окраин.
Отомкнул дверь своим ключом. В огромной квартире было тихо. Жильцы разъехались по дачам и отпускам. По прохладному сумеречному коридору я прошел в свою комнатуху. Отворил дверь, сделал шаг внутрь.
И – получил сильнейший удар
Последнее, что я видел, перед тем как потерять сознание – высокого бритого парня, зачем-то роющегося у меня на книжной полке.
Очнулся я от того, что кто-то плеснул на меня холодной водой.
Страшно болела голова.
Я с трудом разлепил веки. Свет резал глаза. Прямо в лицо мне светила лампа.
Попробовал заслониться от света, но пошевелить руками было невозможно.
Я сидел в своем любимом кресле. Мои руки были прикручены к подлокотникам.
Я прикрыл глаза.
– Очухался, – услышал какой-то голос. Тут же меня наотмашь ударили по лицу. Не больно, но обидно.
– Где она? – раздался голос.
– Кто?
– Не придуривайся. Снова удар по лицу.
– Я не знаю. Еще удар.
– Я правда не знаю. – Серега, неси паяльник. Щас в жопу ему затолкаем – живо все вспомнит.
– Граждане…
Удар.
– Мы тебе не граждане! Прокурор, блин!
– Господа, я правда не знаю, где она. У нее в Москве куча друзей и подружек…
Я изо всех сил пытался выглядеть убедительным и жалким. Последнее, учитывая мое положение, удавалось убедительнее всего.
– А даже если вы ее найдете – она ведь ничего не знает. Ничего! – продолжал я. – Это объявление – блеф. Она просто хотела выйти на вашего босса.
И выкупить журналиста. Бля буду!..
– Туфту гонишь!
Еще удар по лицу, сильней прежнего. – Чтоб я сдох!
– Сдохнешь, не волнуйся.
Во время допроса я старался держать глаза полуоткрытыми. Постепенно они притерпелись к свету.
Похоже, моих мучителей было всего двое. Об этом также свидетельствовало количество звучавших голосов. Видно, после аварии на Вешняковской улице бандиты стали испытывать кадровое голодание. – Где она?
– Да не нужна вам она. Русским языком говорят! Тупые вы какие-то, ей-богу…
Меня изо всех сил звезданули в глаз. Этого я добивался. В голове зашумело, но сознания я не потерял. Однако прикрыл свои серые очи и повесил голову набок.
– Слышь, он отрубился.
– Хрен с ним.
– Думаешь, он не знает, где девка?
– А хрен его поймет.
– Может, отвезем к Липке? Тот расколет.
– На хрен он кому нужен! Мусор!
– А куда его? Кончим?
– Ага. Только поспрошаем еще маненько. Ну-ка, сгоняй за водой. Да мне принеси попить.
Так. Участь, уготованная мне, была совсем не завидной. Видать, мне предстояло отправиться вслед за Олей Климовой и Андреем Седых. И, судя по всему, за Димой Полуяновым.
Вот тебе и пятьдесят штук гонорара. Кажется, вместо новой двухкомнатной квартиры в центре у меня будет однокомнатная. Очень тесная, из сосновых досок.