Проигравший. Тиберий
Шрифт:
Усмирив в достаточной степени Паннонию, Тиберий получил наконец награду от сената: ему присудили овацию [26] , то есть малый триумф. В принципе то же самое, что и обычный триумф, только вместо быка в жертву приносилась овца, и в Рим Тиберию полагалось не въезжать на колеснице, а входить пешком. Большая победа Тиберия, конечно, заслуживала и большого триумфа [27] , но овация, как менее значительная награда, была также платой Тиберию за ту неприязнь, которую испытывал к нему сенат (с одобрения Августа). К тому же сенаторы не упустили возможности еще раз уязвить Тиберия, отложив торжество на неопределенный срок: ему предписывалось как можно скорее отправляться в Косматую Галлию, где опять было неспокойно. Кому же, как не Тиберию, уже наводившему там порядок, было сделать это легче всего?
26
Овация —
27
Триумф — торжество в честь полководца-победителя. Триумф мог состояться только с разрешения сената и только в случае достойной победы (то есть в ходе сражения должно было быть уничтожено не менее 5000 врагов). Триумфальное шествие начиналось на Марсовом поле и заканчивалось у Капитолия. Шествие возглавляли сенаторы и магистраты, за ними несли военные трофеи, и только потом следовал сам триумфатор в одежде пурпурного цвета, расшитой золотом, со скипетром из слоновой кости в руке и лавровым венком на голове. Триумфатор стоял на богато украшенной колеснице, которую везли лошади белой масти. За ним следовали воевавшие под его командованием солдаты, шли пленные. Заканчивалось торжество религиозными обрядами и угощением народа и воинов.
Тиберий выехал в Галлию, но на деле оказался совсем не там. Обстановка переменилась, и ему пришлось помочь брату воевать в Германии. Германский поход Тиберия закончился с большим успехом: он взял в плен около сорока тысяч германцев и по предписанию сената расселил их в пустующих галльских землях. И почти год потом управлял этими новыми подданными, чтобы приучить их к римскому порядку.
Все это время Юлия находилась вместе с ним.
Наступил долгожданный день, когда оба брата, и Тиберий и Друз, встретились в Риме. Встреча была еще более радостной потому, что оба получили награды за свой военный труд: Тиберий — отложенную овацию, Друз — должность консула. Радость, казалось, царила везде — и во дворце императора Августа, который мог гордиться такими пасынками, и во всем городе, население которого ожидало щедрых раздач подарков и пиршеств за государственный счет.
Друз прибыл в Рим на неделю раньше Тиберия и поджидал его на Капитолии, стоя по правую руку от Августа. Здесь же, неподалеку, на мраморных скамьях находилась жена Друза Антония с сыном Германиком, а также Гай и Луций, уже щеголявшие в тогах с пурпурной полосой (оба были при должностях эдилов [28] , несмотря на юный возраст), здесь же была и Ливия. Она, казалось, ждала появления Тиберия с особым нетерпением.
Тиберий совершал обряд овационного шествия. В алой тоге, с миртовым венком на голове и скипетром из слоновой кости в руке, окруженный жрецами коллегии, он прошел через весь город — от Марсова поля до Капитолийского холма.
28
Эдил — городской магистрат. Первоначально они были помощниками народных трибунов, позже были утверждены должности эдилов, избиравшихся из патрициев. В их обязанности входили надзор за строительством, состоянием улиц, храмов и рынков, а также раздача хлеба, проведение общественных игр и охрана государственной казны. В императорскую эпоху эдилы постепенно утратили свое значение.
Тиберию было тридцать три года, и он впервые удостаивался такой почести. Он знал, что в Риме его не очень-то жалуют, но теперь шел с гордо поднятой головой, зная, что ни один человек не посмеет сказать, что награда Тиберию назначена незаслуженно. Он шел мимо колонны Марка Аврелия, мимо храма Исиды [29] , мимо Фламиниева цирка и императорских форумов — и на всем пути его сопровождали приветственные выкрики сотен глоток, на булыжник мостовой перед ним падали цветы и даже иногда — монеты, по обеим сторонам дороги женщины поднимали детей повыше, чтобы они могли лучше рассмотреть чествуемого героя. Пожалуй, ощущение, никогда раньше не испытываемое Тиберием, было приятно ему: он даже не хмурился, по обыкновению, и с любопытством поглядывал по сторонам, изредка изображая на лице некое подобие улыбки. Так он готов был идти сколь угодно долго, пока бы не насытился неизвестным еще ему вином всеобщего поклонения — и хорошо бы, если бы в конце пути его не ждал вынужденно-приветливый Август и Ливия с возвышенно-материнским видом. Да еще постылая жена, которая наверняка успела пожаловаться папочке на охлаждение супруга, а это значит, что нынче вечером, на праздничном ужине, Август не упустит случая поиздеваться над зятем, при всех рекомендуя ему, бедняге, принимать побольше возбуждающих мужскую
29
Исида — египетское божество материнства, изображавшееся в человеческом облике. Популярность этой богини, управлявшей человеческой судьбой, так велика, что почиталась во всей Римской империи.
Даже среди благожелательно настроенных по отношению к нему жителей Рима Тиберий не мог забыть о тех опасностях, которые подстерегают его в родном городе. И, гордо ступая по вековой брусчатке римских улиц, он порой ловил себя на мимолетном сожалении о том, что не находится где-нибудь в воинском лагере, на границе имперских владений — в привычной для себя обстановке, где всегда знаешь, откуда ждать угрозы и как с ней справляться.
Шествие тем временем близилось к концу. Знатная публика, собранная вблизи Капитолия — все те, кто еще недавно считал чуть ли не признаком хорошего тона отпускать в адрес Тиберия язвительные замечания, — громкими возгласами выражала теперь одобрение его военным заслугам перед отечеством. Рядом с Юлией стоял Друз Младший, худенький нервный мальчик с бледным лицом; найдя взглядом Тиберия, он замер в напряженной позе — с поднятой к глазам ладонью, словно боялся, что его героический отец сделает что-нибудь не так.
Все прошло гладко. Тиберий, приблизившись к жертвеннику, сложенному из розового мрамора, принял у одного из жрецов острый нож с закругленной рукоятью, произнес положенные слова молитвы и одним махом вскрыл горло овце, которую двое жрецов приготовили для заклания. Восторженный рев притихшей было толпы взметнулся, казалось, до самых небес.
Покончив с овцой (по справедливости на ее месте должен был оказаться бык, и не какой-нибудь, а белоснежный, без единого пятнышка), Тиберий решился все же на небольшую дерзость. Он направился вверх по ступеням прямо к Августу, будто забыв вначале поприветствовать его. Это не осталось незамеченным, и по толпе зрителей прокатился неясный гул — то ли одобрения, то ли порицания. А сам Август слегка нахмурился: он чуть было не попал в неловкое положение, приготовившись выслушивать сверху речь Тиберия и даже приготовил правую руку для царственного жеста. Тиберий подошел к нему и спокойно стал рядом, успев заметить, что Друз Старший, все прекрасно понявший, сдерживает едва заметную лукавую усмешку.
Больше регламент не нарушался.
Перед императором провели пленных, захваченных в войне (специально отобранных варваров самого устрашающего вида), потом промаршировали железные непобедимые когорты, потом тянулся долгий поток захваченных трофеев на открытых повозках, чтобы Август и все римские горожане могли убедиться в значительности одержанных побед. Потом было объявлено, что в ознаменование заслуг Тиберия в одном из храмов будет установлен его бронзовый бюст. Также Август сообщил публике о денежных выплатах и назначенных на завтра гладиаторских боях в театре Марцелла. Выслушав от народа еще один взрыв благодарного рева, император наконец мог удалиться к себе вместе со своими близкими — чтобы как следует их поздравить и в узком семейном кругу порадоваться их успехам.
Во дворце раньше всех к Тиберию подошел Друз. Братья обнялись, и Тиберий подумал, что Друз, пожалуй, сейчас единственный рядом с ним человек, от кого не следует ожидать ничего плохого. А здесь, в просторных, выложенных мрамором и цветной плиткой залах дворца Августа, опасность ощущалась так же явственно, как ощущается запах. Тиберий в который раз напомнил себе, что нужно следить за каждым своим словом.
Друз же, только что ставший консулом, похоже, мало был озабочен вопросом личной безопасности: по крайней мере, на полгода этот сан делал его неприкосновенным — даже для императора.
— Ну, здравствуй, Тиберий, здравствуй, брат! — сказал Друз, едва объятия разомкнулись. — Давненько нас не сводили вместе, а? Надо бы поговорить, ты не находишь?
— Я рад тебя видеть, — ответил Тиберий.
Он сразу насторожился: в словах Друза явно был намек на то, что вдвоем они представляют куда большую силу, чем хотелось бы Августу. Какая неосторожность!
К ним подошли Август и Ливия.
— Нет, нет, милые сыновья, — ласково пропела Ливия, — не спешите уединяться. Позвольте счастливой матери вначале насладиться вашим обществом.
— Да к чему тебе их общество, дорогая? — с нарочитой грубоватостью спросил Август. Он, заложив руки за спину, что выглядело по-простонародному неприлично, чуть покачивался на своих высоких каблуках (носил из-за невысокого роста). — Они и так уж получили больше, чем следовало. Посмотри-ка на них! Этот, — он указал на Друза, — прямо пыжится от довольства. Еще бы — консул! А этот, — он взглянул на Тиберия, — как всегда глядит свеклой.
Когда не нужно было произносить речей на правильном языке, Август обожал говорить по-простому, вставляя в разговор всякие словечки и выражения, какие в ходу на рынках, в кабаках и лупанариях [30] .
30
Лупанарий — публичный дом.