Происхождение боли
Шрифт:
— Ты — женщина! — присмотревшись, обнаружила Анна.
— Пока и внешне — да, — ответила морячка сквозь зубы.
— А как тебя зовут?
— Лара.
Глава ХСII. Литературный успех Даниэля д'Артеза
Наконец-то вещь была закончена. Даниэль ((Он писал три дня подряд, почти без сна, прервавшись только когда вдруг кончилось всё: свечи, топливо (он так и сжёг один из трёх своих стульев), еда, бумага и чернила. Тут он нашёл на пороге пятьдесят франков и, не задумываясь об их происхождении, за час восстановил свои ресурсы, даже купил для друзей
РОЖЕ ОБИНЬЯК
повесть.
Во имя справедливости!..
Теперь — скорей в издательство ((Даниэль держал в записной книжке адреса всех книжных редакций и типографий)). Судьба привела его к Андошу Фино. Пришлось занять место в очереди. Благо в коридорчике нашёлся стул, на котором Даниэль почти мгновенно отключился, и разбудили его в самый удачный момент — издатель только что закончил свой обед и пребывал в редком благодушии.
— Ну, и где синопсис? — спросил с напускной строгостью.
— Что, простите?
— К рукописи обычно прилагается её краткое изложение… Ладно, можно и на словах. Так о чём ваша повесть?
— Это… Вы не можете себе представить, как мне трудно говорить об этом!
— Не могу я только ждать до вечера, так что уж соберитесь.
— Это рассказ о сыне кузнеца, который, будучи подростком в годы якобинского террора, шутки ради утопил младенца из семьи аристократов.
— Остро. И что же с этим вашим героем приключилось дальше?
— Он скрыл своё преступление, при Бонапарте получил хорошее образование и начал карьеру, в последнее время занимал пост в министерстве финансов, но совесть мучила его, как Макбета… Его невеста заметила, как он тоскует, стала расспрашивать, и накануне свадьбы он признался ей в своём давнем злодеянии. Девушка, любя всем сердцем жениха, не нашла лучшего выхода, чем донести на него властям, чтоб заслуженной карой освободить его душу от угрызений. Обиньяка арестовали в самый день свадьбы. Он всё понял и не осудил молодую жену. Его приговорили к десяти годам каторги, а она сохранила ему верность, соблюла в порядке его дом, а доходы пускала на содержание приюта для сирот…
— Всё, всё, спасибо! Как вас зовут?
— … Луи Ламбер, — робость дала себя знать.
— Так, а псевдоним какой-нибудь возьмёте?
— … Признаться, это и есть псевдоним, — одолела честность, — Моё собственное имя — Даниэль д'Артез…
— Сколько хотите гонорару?
— … Нисколько.
— Не горячитесь.
— Видите ли, это абсолютно реальная история, трагедия человека, может быть, проходящего сейчас под вашим окном! Я могу презирать его, я взял на себя скорбный долг разоблачения его, но я не имею никакого морального права наживаться на этом!
— … Сударь, вы ведь не с юга? — спросил Фино, листая рукопись.
— Я из Пикардии.
— Будь вы хоть немножко южанином,
— Наверное, он изменил свою исконную ради продвижения — так делают многие.
— Верно… Вы давно знакомы?
— Мы встретились только однажды, случайно…
— А лет-то ему сколько?
— Не скажу точно. Около тридцати, наверное.
— Не меньше сорока пяти ему должно быть сейчас, если во время Террора ему было двенадцать-тринадцать.
— Ну, нет! Он…
— Либо приснился вам, либо разыграл вас, — этот реальнейший человек, а вы так серьёзно…
— Господи! Да видели бы вы его! Он истекал слезами и едва держался на ногах!..
— Хороший актёр. Сумасшедший с раздвоенной личностью. Или вам, извините уж, явилась какая-то часть вашей души, вроде музы, что ли, и так вот затейливо и вдохновила… Мне всё это, признаться, безразлично. Повесть недурна: сюжет такой забористый, и слог… чувствительный. Читатели найдутся. Так что вот вам двести франков задатка, перепишите набело и приносите на днях. Всего хорошего, господин… д'Артез… Спасибо, что не сказали это написано кровью сердца — мне эта фразочка уже ночами снится!
Глава ХСIII. Эжен и сыщики
Вернувшись с раута, Эжен нашёл у себя листовку, требующую явиться завтра к десяти утра в центральное управление сыскной полиции. Это заинтриговало несложившегося криминалиста, и на следующий день в положенный час он был в указанном месте. Его проводили в скудно мебелированный кабинет, где за столом сидел редковолосый, заплешенный шатен лет сорока с запавшим подбородком, вострыми чёрными неподвижными глазами и брезгливым ртом, словно обметённым паутиной.
— Растиньяк — по повестке, — скромно отрекомендовался Эжен.
— Люпен. Агент Люпен, — ответил следователь ультимантумным тоном и жестом предложил сеть напротив, — А это ваше досье.
Перед Эженом упала и раскрылась набитая до отказа папка. Он нахмурился:
— На что я вам?
— Вы проходите по делу Вотрена — как свидетель. Формально, с учётом презумпции… Но лично я готов подозревать вас в чём-то большем… Судя по показаниям, преступник оказывал вам необычайное внимание. Это так?
— Да, но…
— Вы могли бы точней сформулировать суть отношения к вам этого человека?
— Кажется, он испытывал ко мне симпатию.
— Вы знали, что он вне закона?… Давно бы сказали «нет»… Вы немного юрист и понимаете, что попали под статью… Впрочем, дворянские принципы, к тому же неопытность… Скажите-ка, чем он вас подкупал? Что обещал за ответное расположение?
— Ничего особенного. Ну, ссудил однажды денег, но я вернул их через сутки…
— Не то… Я помогу:… Тайфер.
— Мадемуазель Тайфер жила в пансионе Воке одновременно с нами…
— А одновременно с арестом Вотрена она переселилась в дом миллионера-отца, поскольку единственный признанный господином Тайфером отпрыск был убит на дуэли.
— И что же?
— Свидетели показывают, что мадемуазель Тайфер также была к вам благосклонна. Кое-кто считал вас женихом и невестой.
— Ничего не может быть необоснованней. Я всегда сочувствовал мадемуазели Тайфер, но никогда её не любил.
— Вотрен вас сватал. Это мнение Мишоно и Воке. Возразите?