Происхождение скотоводства (культурно-историческая проблема)

Шнирельман Виктор Александрович

Распространение производящего хозяйства из Сахары в южные саванны и в лесную зону началось во второй половине IV— первой половине III (III) тысячелетия до н. э. Оно особенно усилилось п первой половине III (второй половине III) тысячелетия до н. э., когда происходило несколько волн миграций, хорошо зафиксированных археологически [558]. С этими процессами и было связано появление таких поселков, как Дар Тишитт и Каркаришинкат, расположенных в северной части саванны. В конце первой половины II (начале второй половины II) тысячелетия до н. э. пришлая земледельческо-скотоводческая культура кинтампо внезапно сменила культуру местных охотников и собирателей в южной части саванны в Гане. Пришельцы привели с собой карликовую козу и мелкий вид крупного рогатого скота [580, с. 211–220]. В середине I тысячелетия до н. э. крупный рогатый скот, козы и овцы выпасались также населением Северного Камеруна. Следовательно, в конце первой половины II — первой половине I тысячелетия до н. э. крупный рогатый скот заходил в зону современного распространения мухи цеце. По предположению Дж. Кларка, в этот период и были выведены такие его породы, как ндама и западноафриканская короткорогая [494, с. 87, 88].

Распространение производящего хозяйства к

югу и юго-востоку от Нубии началось примерно с начала II тысячелетия до н. э. Особенностью этого процесса было то, что он происходил в период, когда основные материальные предпосылки кочевого скотоводства уже сформировались и в Северной Африке обитали отдельные группы подвижных скотоводов, о чем пойдет речь ниже (в гл. IV). Некоторые из этих групп, возможно, принимали участие в распространении производящего хозяйства в Восточной Африке, где поэтому относительно рано мог сформироваться культурно-хозяйственный тип, основанный главным образом на скотоводстве. Скотоводство и земледелие проникали в Эфиопию несколькими волнами на протяжении II тысячелетия до н. э. В Эфиопии процесс доместикации местных видов растений, несомненно, продолжился, и именно здесь сформировался один из специфически африканских типов земледелия, который и попал в дальнейшем в Восточную Африку. Археологические раскопки последних лет позволили обнаружить в Кении и Северной Танзании поселения и могильники скотоводов и, возможно, земледельцев, которые мигрировали сюда из Южной Эфиопии не позднее начала I тысячелетия до н. э. Они привели с собой длиннорогий и безгорбый крупный рогатый скот, овец и, возможно, коз [961, с. 144; 961а, с. 35–38, 80, 81; 927, с. 489–494; 905, с. 363–365; 948, с. 179; 688, с. 410]. Наиболее древние поселки южноафриканского раннего, железного века возникли к северу и западу от оз. Виктория во второй половине I тысячелетия до н. э. [873, с. 66].

Именно с продвижением на юг населения раннего железного века и следует связывать проникновение отдельных элементов производящего хозяйства к местным охотникам и собирателям Южной Африки. Изучение этого процесса дает ключ к решению вопроса о становлении скотоводческого хозяйства у готтентотов. Судя по археологическим данным, ко времени формирования культур раннего железного века Южную Африку, включая Замбию и Зимбабве, населяли охотники и собиратели, оставившие памятники типа Уилсон и Смитфилд. Население раннего железного века, вступавшее в контакты с аборигенами, двигалось на юг двумя путями. Более ранний путь (первая половина I тысячелетия н. э.) вел на юг через территорию Малави, Восточную Замбию, Зимбабве и Трансвааль, причем мигранты сначала имели только коз или овец; коровы появились у них много позже. Второй путь пролегал через Центральную Замбию. По нему начиная с V в. н. э. двинулось население, знакомое уже и с мелким и с крупным рогатым скотом [873, с. 66–68; 847, с. 30, 31]. Недавние раскопки в Северо-Восточном Трансваале позволили выявить новую культуру раннего железного века, носители которой в первой половине I тысячелетия н. э. выращивали просо [714, с. 19–22].

Под влиянием пришельцев культура контактировавших с ними охотников и собирателей начала видоизменяться; на их стоянках (постепенно стали появляться керамика, бусы, металлические изделия и кости домашних животных. Наиболее ранние свидетельства этих контактов происходят из Зимбабве и с западного и южного побережья ЮАР. Существенным представляется тот факт, что на памятниках аборигенного населения побережья ЮАР с рубежа новой эры фиксируются древнейшие здесь останки овец [948, с. 180; 770, с. 171, 172; 494, с. 95; 919, с. 367, 368]. Крупный рогатый скот появился у аборигенов мыса Кейп много позже, не ранее конца I тысячелетия н. э. [948, с. 180].

Все же влияние земледельцев и скотоводов в I тысячелетии н. э. было еще невёлико, так как большая часть местного населения Южной Африки продолжала традиционный образ жизни. Ситуация стала меняться начиная с первой половины II тысячелетия н. э., когда количество поселков культур железного века значительно возросло, а многие охотничье-собирательские коллективы были оттеснены на менее благоприятные для жизни территории, причем часть из них была поглощена пришельцами, часть подверглась сильной аккультурации и лишь немногие группы сохранили прежнюю культуру и продолжали жить исключительно охотой и собирательством [919, с. 372].

Возможна ли в настоящее время какая-либо этническая интерпретация описанных процессов? К сожалению, задача эта и сейчас представляет известные трудности, так как проблема этнической принадлежности археологических культур является крайне дискуссионной, а лингвистические данные еще только начинают изучаться. Все же, судя по антропологическим данным, и бушмены, и готтентоты генетически связаны с автохтонным южноафриканским населением позднего каменного века [847, с. 23, 24; 653, с. 98—111]. Вместе с тем удлиненные пропорции физического типа позволяют сближать готтентотов и с восточноафриканскими народами, в том числе с восточными банту [653, с. 62, 63, 111]. Казалось бы, в совокупности с данными о том, что носителями культур раннего железного века в Южной Африке, как считают многие специалисты, были банту [873], эти факты позволяют считать культуру банту тем источником, которому готтентоты обязаны скотоводческим хозяйством. Однако все обстоит гораздо сложнее. Дело в том, что при всей неясности вопроса о наличии овёц у древних банту козы, безусловно, входили в их ранний земледельческо-скотоводческий комплекс [517, с. 18; 19]. Овцы, даже если они и были у банту в древний период, относились к волосатой тонкохвостой породе, которая дожила до недавнего времени [563, II, с. 156]. Напротив, в традиционном скотоводческом хозяйстве готтентотов имелись Исключительно жирнохвостые овцы, которые много позже именно от них попали к банту. Зато козы появились у готтентотов не ранее XIX в. [563, II, с, 150–159]. Эти сведения полностью совпадают с археологическими данными, по которым древнейшие овцы, распространившиеся в Южной Африке до мыса Кейп, были жирнохвостыми, факт, хорошо документированный произведениями древнего наскального искусства [504, с. 268, 269; 1027, с. 437; 847, с. 30].

Более того, анализ наскальных изображений позволил установить и путь распространения овцеводства, и в известной степени физический облик пастухов. Методом картографирования изображений было выяснено,

что этот путь проходил по Зимбабве сначала на юг, а потом резко на запад и, пересекая Ботсвану, вел далее в Намибию, где снова поворачивал на юг и вдоль атлантического побережья достигал южной оконечности Африки. Повсюду он пролегал по хорошим пастбищным угодьям, фигуры пастухов часто отличались выраженной стеато-пигией, которая в Африке характерна исключительно для койсанцев (встречались, правда, и изображения без нее) [504, с. 263–283; 1027, с. 437]. Таким образом, можно считать установленным, что предки скотоводов-готтентотов заимствовали первых овец в северо-восточных районах Южной Африки.

Сложнее решить вопрос об источнике заимствования. Лингвистические исследования Ч. Эрета позволяют предполагать небантускую основу древней овцеводческой терминологии банту. По мнению этого исследователя, термин «овца» впервые попал в Южную Африку благодаря носителям центральносуданских языков [552, с. 217–220], которые проникли сюда за несколько веков до банту, приведя с собой кроме овец и крупный рогатый скот. Они занимались также земледелием и, возможно, металлургией. Именно им койсанцы, по мнению Ч. Эрета, обязаны всей древнейшей терминологией, связанной с производящим хозяйством [553, с. 13–25]. Реконструкции, сделанные Ч. Эретом. были встречены в науке довольно настороженно [517, с. 18, 19;. 873, с. 72–74], так как не все его выводы хорошо согласуются с археологическими, этнографическими и даже отчасти лингвистическими фактами. Так, если идея заимствования жирнохвостых овец у добантуского населения раннего железного века может быть принята [847, с. 37], то иначе обстоит дело с крупным рогатым скотом, попавшим к готтентотам, судя по различного рода археологическим источникам, много позже, чем овцы. Традиционный крупный рогатый скот готтентотов принадлежал к зебувидной породе, близкой к породе санга, которая появилась в северо-восточных районах Южной Африки примерно во второй половине I тысячелетия н. э., а к протоготтентотам проникла на рубеже I–II тысячелетий н. э. [847, с. 31; 1028, с. 45]. В этот период койсанцы граничили исключительно с банту, и ни о каких контактах с центральносуданцами не могло быть и речи. Таким образом, окончательно решить вопрос об источ нике (или источниках) становления скотоводческого хозяйства у готтентотов и изучить механизмы этого процесса современный уровень наших знаний пока что не позволяет.

Восточная и Юго-Восточная Азия

В Восточной и Юго-Восточной Азии климатические изменения имели менее резкий характер, чем в более северных областях. Тем не менее они привели к весьма существенной перестройке экологических систем во многих районах. Детальная картина этих изменений еще далеко не ясна. Однако в целом можно считать установленным, что в плейстоцене среднегодовая температура была на 4–6° (или на 5–7°) ниже современной, а климат отличался большей сухостью [479, с. 2; 870, с. 67–79]. В конце плейстоцена, раннем и среднем голоцене отмечалась тенденция к росту температуры, которая в период климатического оптимума VI–IV (V–III) тысячелетий до н. э. на 2–3° превышала современный уровень [479, с. 3]. Одновременно происходил подъем уровня Мирового океана и, как следствие, бурное формирование островной части Юго-Восточной Азии. В этот период многие области прежде единой суши превратились в географические изоляты [697, с. 4—10; 547, с. 1044]. Отступление ледника привело также к завершению образования обширного лессового района в Северном Китае, ставшего колыбелью древнекитайской цивилизации [939, с. 225–239; 663, с. 21–35]. Такова самая общая картина климатических колебаний и их последствий. Более детально реконструировать ее сейчас не представляется возможным из-за малочисленности и противоречивости данных. Так, до сих пор ведутся споры о палеоклимати-ческих условиях в среднем течении р. Хуанхэ. По мнению Хэ Пинди, здесь начиная с конца плейстоцена преобладала полу-аридная степь, кое-где перемежавшаяся с мелкими островками леса, тяготевшими к водным источникам. Напротив, Р. Пирсон считает, что значительные районы лесса были в неолите заняты открытыми широколиственными лесами, соседствовавшими со степью [860, с. 226–228] Некоторые данные позволяют предполагать, что периоды неолита и ранней бронзы в Северном Китае определялись субтропическими условиями, несколько более теплыми и влажными, чем сейчас [485, с. 228–230]. Решить этот спор станет возможным лишь с получением новых, более полных данных. Как бы то ни было, ясно, что климатическая картина в Восточной и Юго-Восточной Азии не была неизменной. Она отличалась и во времени и в пространстве (в разных районах климатические колебания проявлялись по-разному).

Области обитания гаура и бантенга и археологические культуры в Восточной и Южной Азии:

1 — ареал гаура; 2 — ареал бантенга; 3 — яншао; 4 — цинляньган; 5 — лян-чжу; 6 — луншань; 7 — цюйцзялин; 8 — осиноозерская культура; 9 — хаобинь; 10 — банчиенг

Возможности населения Восточной и Юго-Восточной Азии в одомашнивании животных были весьма ограниченны, так как лишь немногие местные дикие виды поддаются доместикации. К древнейшим местным домашним животным относятся собаки и свиньи, которых в раннеземледельческий период разводили практически везде. Гораздо хуже известны обстоятельства доместикации местных быков? Ясно лишь, что такие домашние виды, как балийский скот и гаял, произошли соответственно от диких бантенга и гаура [573, с. 52–56]. История скотоводства в Восточной и Юго-Восточной Азии была тесно связана с историей земледелия, поэтому нехватка данных о первом отчасти компенсируется материалами о развитии последнего. Современные ботаники вслед за Н. И. Вавиловым выделяют два района происхождения культурных растений: Северный Китай с прилегающими к нему районами, с одной стороны, и Южный Китай и Юго-Восточную Азию — с другой [55, с. 353–360, 365–368; 478, с. 179]. При этом наиболее вероятным центром доместикации проса считается Северный и Северо-Восточный Китай, а также горные районы Монголии [57, с. 124–127; 123, с. 9, 204–206; 663, с. 57–61], а риса — Восточные Гималаи от Бенгалии до Южного Китая [27, с. 17, 18; 362, с. 3]. Такие культуры, как таро и ямс были одомашнены скорее всего где-то в Южном Китае и Юго-Восточной Азии [478, табл. 1; 634, с. 187].