Происхождение украинского сепаратизма
Шрифт:
Сходную с Костомаровым эволюцию совершил Пантелеймон Александрович Кулиш. Правда, взгляды его излагать очень трудно по причине [их ] непостоянства. Он часто и круто менял свои точки зрения на украинский вопрос. Зато в государственно-политических воззрениях оставался более или менее тверд: подобно прочим кирилло-мефодиевцам,|180: никогда не отрекался от республиканско-федералистических убеждений.
Так же, как Костомаров, он начал с этнографии, с увлечения народной поэзией, и первоначально его украинство мало чем отличалось от украинства Метлинского или Максимовича. Недаром Максимович оказывал ему всяческую поддержку и покровительство. Годам к 20-ти Кулиш начал печататься у него в «Киевлянине»; писал по-русски исторические романы из украинской жизни.
Кирилло-мефодиевская идеология отразилась впервые в его «Повести об украинском народе», напечатанной в 1846 г. Это — «вольный» очерк истории Украины с ясно
Видно, что не одни поэмы Рылеева или поддельные кобзарские «думы», но и летопись Грабянки, и «История о презельной брани» {157}, и «История русов» в то время известны были ему. Лет через 10 — он уже законченный националист казачьего толка. Двухтомные «Записки о южной Руси», вышедшие в 1856—1857 гг.,— памятник этого второго периода его писательства. Казакам в нем воскуряется фимиам, как вождям южнорусского народа.
Это они привили ему чувство собственного достоинства и раскрыли глаза на нелепые притязания и спесь польской шляхты. Случилось это потому, что «нося оружие и служа отечеству наравне со шляхтою, казаки создали себе тем же путем, что и она, понятие о своем благородстве и потому оскорблялись до глубины души надменностью старой, или польской шляхты»*. Будучи «двигателями народных восстаний»*, они передали эти чувства народу. Хмельнитчина представлялась в то время Кулишу не борьбой крестьянства с помещиками, а «едва ли не единственным примером войны из-за оскорбленного чувства человеческого достоинства» {158}.
Превращение Кулиша из романтического Савла в апостола|181: казачьего евангелия {159} ярче всего проявилось в разнице оценок повестей Гоголя. Первоначально они вызывали у него шумное восхищение:
«Надобно быть жителем Малороссии, или, лучше сказать, малороссийских захолустий, лет тридцать назад, чтобы постигнуть, до какой степени общий тон этих картин верен действительности. Читая эти предисловия, не только чуешь знакомый склад речей, слышишь родную интонацию разговоров, но видишь лица собеседников и обоняешь напитанную запахом пирогов со сметаною или благоуханием сотов атмосферу, в которой жили эти прототипы гоголевской фантазии» [147] *.
147
Николай М. [Кулиш П. А.] Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем : в 2 т. СПб, 1856. Т. 1. С. 6.
Но уже в 1861 г. в «Основе» можно прочесть:
«…мы, все те, кто в настоящее время имеет драгоценное право называться украинцем, объявляем всем… кому о том ведать надлежит, что разобранные и упомянутые мною типы гоголевских повестей — не наши народные типы, что хотя в них кое-что и взято с натуры или угадано великим талантом, но в главнейших своих чертах они чувствуют, судят и действуют не по-украински, и что поэтому, при всем уважении нашем к таланту Гоголя, мы признать их земляками не можем» [148] *.
148
Кулиш П. А. Обзор украинской словесности. IV. Гоголь, как автор повестей из украинской жизни. Статья вторая // Основа. 1861. № 5. С. 19—20 (4-я паг.).
К этому же времени относятся антирусские выпады в духе «Истории русов», обвинение имперского правительства во введении «неслыханного в Малороссии закрепощения свободных поселян», в бесчисленных притеснениях простого народа, в грабеже земель, во «введении в малороссийский трибунал великорусских членов», следствием чего явились «сцены насилий и ужасов, от которых становится дыбом волос у историка» {160}.
По словам Костомарова, в 60-х годах Кулиша «считали фанатиком Малороссии, поклонником казатчины; имя его неотцепно прилипало к так называемому украинофильству» {161}. После этого происходит метаморфоза. Лет на десять он умолкает, сходит со страниц печати и только в 1874 г. снова появляется. В этом году вышла первая книга его трехтомного сочинения «История воссоединения Руси».|182: Продолжительное молчание объяснялось занятиями по истории Малороссии. Кулиш
В украинофильских домах портреты Кулиша и Шевченко всегда висели вместе,— как двух апостолов «национального возрождения». Теперь один из них называет музу своего покойного друга «полупьяною и распущенною» {163}. Тень поэта, по его словам, «должна скорбеть на берегах Ахерона о былом умоисступлении своем» {164}. Под умоисступлением разумелась национальная ненависть, главным образом русофобия, разлитая в стихах Шевченко. Тут и поношение имен Петра, Екатерины, и все выпады против москалей. Только освободившись сам от обольщений казачьей лжи и фальши, Кулиш понял, как портит эта ложь поэзию «кобзаря», которого он сравнивал некогда с Шекспиром и Вальтер Скоттом. По его словам, отвержение многого, что написано Шевченко в его худшее время, было бы со стороны общества «актом милосердия к тени поэта» {165}.
Появился стихотворный отпор ему по поводу славы Украины. Творец «Заповита» считал ее казацкой славой, которая никогда не «поляже». Кулиш уверял, что она «поляже», что казаки не украшение, а позор украинской истории.|183:
Не герої правди й волі В комиші ховались Та з татарином дружили, 3 турчином єднались. . . . . . . . . . . . . . . . . . . Павлюківці й хмельничане, Хижаки-п’яниці, Дерли шкуру з України, Як жиди з телиці. А зідравши шкуру, м’ясом 3 турчином ділились, Поки всі поля кістками Білими покрились {166}.Осудил Кулиш и свою прежнюю литературную деятельность. Про «Повесть об украинском народе», где впервые ярко проявились его националистические взгляды, он выразился сурово, назвав ее «компиляцией тех шкодливых для нашего разума выдумок, которые наши летописцы выдумывали про ляхов, да тех, что наши кобзари сочиняли про жидов, для возбуждения или для забавы казакам пьяницам, да тех, которые разобраны по апокрифам старинных будто бы сказаний и по подделанным еще при наших прадедах историческим документам. Это было одно из тех утопических и фантастических сочинений без критики, из каких сшита у нас вся история борьбы Польши с Москвою» [149] {167} . Надобно знать благоговение, с которым Кулиш в ранние свои годы произносил слова «кобзарь» и «думы», чтобы понять глубину происшедшего в нем переворота.
149
Историчнє оповіданнє // Куліш П. А. Хуторна поэзія. У ві Львові, 1882. С. 34.
Вызван он не одними собственными его изысканиями, но и появлением трудов вроде «Критического обзора разработки главных русских источников, до истории Малороссии относящихся» проф. Г. Карпова. Сами украинофилы немало сделали для разоблачения подделок. Стало известно, например, что «Дума о дарах Батория», «Дума о чигиринской победе, одержанной Наливайкой над Жолкевским», «Песня о сожжении Могилева», «Песня о Лободе», «Песня о Чурае» и многие другие — подделаны в XVIII и в|184: XIX вв. По заключению Костомарова, специально занимавшегося этим вопросом, нет ни одной малороссийской «думы» или песни, относящейся к борьбе казаков с Польшей до Богдана Хмельницкого, в подлинности которой можно быть уверенным [150] *.
150
Костомаров Н. И. Историческая поэзия и новые ее материалы // Вестник Европы. 1874. Т. 6. Декабрь. С. 615.