Происшествие с Андресом Лапетеусом
Шрифт:
Последние годы она относилась к нему почти как к чужому человеку. Как будто они никогда и не были близки. Она лишь изредка вспоминала об Андресе. Как обычно вспоминают о человеке, вместе с которым в военные годы служили в армии. Не больше. И если больше, то лишь чуть-чуть. Да и почему она должна была хранить его в своей памяти, если он после демобилизации обо всем забыл.
Однако после несчастья с Лапетеусом Хельви часто думала о нем. Нет, это не разбудило ее чувства. Они угасли. Он сам погасил их, но Хельви понимала, что не может полностью вычеркнуть его из своей
Хельви жалела Лапетеуса. Она хорошо знала, что ожидает Андреса. От тюрьмы он избавится только в том случае, если его здоровье и после больницы будет настолько плохо, что он окажется навсегда прикованным к постели. Только в этом случае. Но какую ценность может иметь жизнь, когда ты больше ничего не можешь дать другим, когда все твои дни наполнены только лекарствами и лечебными процедурами, непрерывными терзаниями и мучениями.
Первый секретарь Сказал, что людей, подобных Лапетеусу, нужно исключать из партии еще до суда. Хельви передернуло от этих слов.
— Товарищ Лапетеус был дважды ранен, — заметила она и добавила, что он всегда хорошо работал. Даже образцово. Так она сказала, хотя одно время очень плохо думала об Андресе.
Особенно после их встречи и разговора на текстильной фабрике, куда ее снова направили на работу.
Из райкома партии Хельви Каартна ушла после столкновения с Юрвеном. Как-то работников райкома неожиданно созвали на совещание. Хельви на несколько минут опоздала. Войдя в кабинет первого секретаря, где обычно проходили совещания работников аппарата, она увидела, что все уже собрались.
— Теперь можно начинать, — обратился Юрвен к первому секретарю.
Это показалось Хельви странным. Неужели начало совещания действительно задерживалось из-за нее? В чем дело?
— Прошу, — согласился первый секретарь и сказал уже громче и официальней: — Товарищи! Мы сочли нужным срочно собрать вас. Почему — об этом вы сейчас узнаете. Слово имеет товарищ Юрвен.
Он встал и скользнул своим колющим и ощупывающим взглядом по собравшимся. Потом медленно заговорил:
— Мы все должны бы знать и понимать линию партии. Говорю — должны бы, потому что факты подтверждают, что среди нас есть отдельные личности, не желающие с этим считаться. На первое время я воздержусь от более точных формулировок и характеристик.
Юрвен сделал паузу.
Он стоял в своей любимой позе: опираясь на стол косточками стиснутых в большие кулаки пальцев, наклонившись вперед, вздернув тупой подбородок.
Манера выступления Юрвена всегда раздражала Хельви. Его покачивание на трибуне или за письменным столом, многозначительные паузы, привычка бросаться словами и угрожающе-предупреждающий тон… В тот раз Хельви смотрела на него почти враждебно и думала, что по-настоящему-то Юрвен не годится в партийные работники. Он или жестокий человек, или страдает комплексом неполноценности и любой ценой хочет казаться великим и волевым.
Юрвен продолжал:
— Все вы знаете, кто такой Пыдрус.
Он сделал новую паузу и многозначительно посмотрел вокруг.
Хельви догадалась, что сейчас Юрвен будет говорить о ней.
— Да, партия научила нас видеть, что Пыдрус подручный классового врага. А как поступает один из наших инструкторов? Он сохраняет связи с врагом народа! Организует встречи с ним! С какой целью это делается? Наше счастье, что у партии тысячи друзей. Верных, принципиальных и бдительных товарищей, которые сигнализируют. Пусть никто не надеется, что действия, враждебные партии, останутся в тайне. И пусть все имеют в виду, что в партийных, советских, хозяйственных и культурных органах нет места элементам, враждебным партии и советскому строю, нет места людям, находящимся под влиянием этих элементов, сочувствующим этим элементам.
Хельви не сомневалась больше, что речь идет о ней. Хотела крикнуть Юрвену, чтобы тот не крутил и не запугивал, но заставила себя сдержаться. Нет, нет, нет, она должна сохранить самообладание. Сейчас это казалось ей самым важным.
Юрвен, который до сих пор словно набирал разбег, теперь выпалил:
— Я говорю о товарище Каартна.
В комнате стало тихо. Совсем тихо.
Хельви сумела сохранить самообладание. Волнение даже уменьшилось. Она заметила, что первый секретарь будто подбадривал ее своим взглядом.
Мадис Юрвен устремил взгляд на Хельви и потребовал:
— У вас есть что сказать?
Хельви поднялась. Губы ее немного дрожали.
— Есть. Почему вы меня запугиваете? Вы всегда угрожаете. Почему вы терроризируете людей?
Хельви почувствовала, что больше она для своей защиты сделать ничего не может.
На какое-то время Юрвену изменила его обычная самоуверенность. Придя в себя, он выпалил:
— Вы встречались с Пыдрусом? С этим подручным классового врага?
Хельви ответила тихим, прерывающимся голосом:
— Я уже на бюро сказала, что не считаю товарища Пыдруса подручным классового врага.
Все внимательно следили за ней. Взгляд первого секретаря был по-прежнему доброжелателен.
Юрвен побагровел.
— Бюро встало на другую точку зрения. — Он почти кричал. — Отвечайте: встречались вы с Пыдрусом или нет? Коротко: да или нет?
— Да, встречалась.
— С какой целью?
На этот вопрос Хельви не ответила. Все в ней протестовало против поведения Юрвена. Она ясно понимала, что каждый ее ответ вызовет новый, еще более подлый вопрос.