Происшествие с Андресом Лапетеусом
Шрифт:
За спиной Хельви бранились женщины-торговки. На рынке они сдирали с людей по три шкуры за молоко и масло. Они стали честить мастера, который с каждой зарплаты клянчил себе на пол-литра.
Хельви подумала, что Лапетеусу пора бы кончать.
И размышляла о том, что, наверно, никогда не научится быстро улавливать сущность людей. Андреса она сперва сочла за труса и шкурника, потом решила, что он смелый, по крайней мере прямолинейный человек, а выходит, Андрес был совсем другой.
Хельви снова взглянула на выступавшего, который все еще бравурно бросал слова в зал. Показалось, что Андрес заметил
Через четверть часа Лапетеус кончил.
Женщины за спиной продолжали перешептываться. Теперь они говорили о том, что из деревни люди перебираются в город, что квартир нет, и это, наверно, останется вечной бедой.
Объявили перерыв, И что после перерыва артисты филармонии дадут концерт.
В коридор вела узкая дверь. Да и сам коридор не был просторным. Поэтому зал пустел медленно. Хельви подумала, что можно бы обойтись и без концерта. Все равно половина людей уйдет.
Ее окликнули.
Хельви узнала голос директора.
— Товарищ Лапетеус просит вас к себе.
Хельви видела удивленное лицо директора, но, человек деликатный, он ничего не спросил у нее. «Что бы он сделал, — подумала Хельви, — если бы я сказала ему, что была любовницей Лапетеуса?» Сейчас она была противна самой себе.
Расставив ноги, Лапетеус стоял перед столом президиума и говорил громким голосом человека, убежденного в уместности своих слов, о том, что штурмовщина в конце квартала говорит о серьезных недостатках в организации работы на предприятии и что нужно сделать все, чтобы обеспечить ритмичную, строго по графику работу цехов и предприятий.
— Здравствуй, — протянул он Хельви свою сильную руку.
— Добрый день.
Лапетеус отвел ее чуть-чуть в сторону от других и сказал:
— Давно не видались. Время прямо летит. У вас хорошая фабрика. По выполнению плана одна из самых передовых в области. Штурмовщина еще бывает, но… Я знал, что ты здесь работаешь.
— Фабрика хорошая.
— Я порой завидую людям, которые непосредственно принимают участие в производстве, делают что-то своими руками. Так сказать, мужчинам и женщинам от станка. Они конкретно видят, могут пощупать рукой плоды своего труда. Нигде я не чувствовал себя так естественно, как в лесу, с пилой в руках.
Хельви еще острее, чем во время его выступления, почувствовала, что Андрес сильно изменился. Раньше он не был таким самоуверенным и разговорчивым. Почему он так говорит? Делает вид, что он свой человек, или действительно хочет им быть?
Они обменивались пустыми словами. Видимо, и Лапетеус понял, что им нечего больше сказать друг другу, и перевел разговор на общих знакомых.
— Майор Роогас ушел из Вильянди. Почему, этого я в толк не возьму. Он мог быть уверен в моей помощи. А Паювийдик недавно приходил ко мне в исполком. Жаловался.
— Пыдрус нуждается в поддержке, — сказала Хельви.
— Он сам во многом виноват, — произнес Лапетеус.
— Ему не позволяют работать даже учителем. Что же ему делать?.Пригласи его к себе, поговори с ним. Вдруг сможешь помочь?
— Из школы ему все же придется уйти, — заметил Лапетеус.
— Он учитель. Учитель математики.
— Школа не единственное место работы для такого человека, как он.
— Конечно, он справился бы и… с пилой. Но у нас не так уж много педагогов.
— Пыдруса выгнали из партии, — холодно сказал Лапетеус. — Защита его была бы приятельской политикой и ничем иным.
Хельви покачала головой.
— Пыдрус остался коммунистом. Он всегда был им.
— Я в этом больше не убежден.
— Ты это серьезно? — Она испуганно посмотрела на Лапетеуса.
— Да, — спокойно подтвердил он.
Хельви беспомощно молчала.
Лапетеус огляделся вокруг.
— Вашей фабрике нужен новый производственный корпус.
Хельви не захотела менять тему разговора.
— Не можешь ты так думать! — взволнованно сказала она. — Не можешь! Я не верю тебе.
— Раньше я о нем не все знал. — Голос Лапетеуса звучал недовольно. — Он сочувствовал всяким буржуазным деятелям. Смотрел сквозь пальцы, когда деятели пятсовских времен [16] заправляли в школах. Игнорировал произведения классиков марксизма-ленинизма. Пионерская и комсомольская работа его не интересовали. В конце концов, почему фашисты не расстреляли его отца?
Перерыв окончился.
16
Пятс — последний президент буржуазной Эстонии.
Председатель месткома стоял в дверях и приглашал всех на концерт.
К Хельви и Лапетеусу подошли директор и председатель комитета профсоюза.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В один из обходов Лапетеус удивил хирурга просьбой — пусть скажет, что с ним будет. До сих пор он ничего не спрашивал о своем здоровье ни у хирургов, ни у терапевтов. Если к нему обращались, он отвечал одним-двумя словами. Врачам не нравилось упрямое молчание Лапетеуса.
Они пытались разговорить его, пробудить в нем интерес к своему здоровью, но это не давало результатов. Поэтому врач был поражен, однако виду не подал.
— Недели через три-четыре отправитесь домой, — сказал он как можно убедительнее.
Лапетеус пристально посмотрел на него.
— Ваше состояние было довольно-таки критическим, — продолжал доктор, которому показалось, что больной снова застывает в прежнем безразличии. — Человек послабее не устоял бы. У вас редкостное здоровье. Просто на удивление крепкое сердце. Сердце-то вас и спасло. Теперь самое тяжелое уже позади. Скоро вы начнете поправляться гораздо быстрее.