Произведение в алом
Шрифт:
На сем скорбном месте Бабинский ежевечерне предавался отдохновению от трудов неправедных - вольготно раскинувшись на зеленеющих грядках, обильно унавоженных прахом невинно убиенных, кровожадный маньяк, надругавшийся над священной памятью замученных им людей, как ни в чем не бывало блаженствовал в лучах заходящего солнца, услаждая свой слух нежными, сентиментальными мелодиями, которые сам же наигрывал на флейте...
– Пршу прщения у пчтеннейшей п-публики!
– заплетающимся языком вежливо прервал Иошуа Прокоп старого кукольника, извлек из кармана ключ и, поднеся его к губам, принялся извлекать душещипательные трели: - Цим-цер-лим цам-бусла дей...
–
– глумливо воскликнул Фрисландер, явно подтрунивая над чувствительным музыкантом.
Прокоп пронзил его испепеляющим взглядом.
– Увы, Бабинский слишком рано ушел из жизни. Но какие мелодии могли тронуть это суровое сердце, мне как
композитору известно, наверное, лучше, чем вам. Разве может какой-то маляр, которому медведь на ухо наступил, судить о такой деликатной материи, как музыка?.. Цим-цер-лим цам-бусла бусла дей...
Не на шутку растроганный, Звак благоговейно внимал жалобным руладам Прокопа, когда же тот кончил и спрятал ключ в карман, утер скупую слезу и продолжал как хорошо выученный урок:
– Однако от бдительных соседей не укрылось, что грядки мечтательного меломана росли не по дням, а по часам, быстро превращаясь в один зеленый, покрытый подозрительно буйной порослью холм, который всем своим видом прямо-таки взывал об отмщении, да и недреманное око полиции на сей раз оказалось поистине всевидящим: именно скромному полицейскому из пригорода Жижков, который совершенно случайно стал свидетелем того, как Бабинский - о ужас!
– средь бела дня душил какую-то престарелую даму из высшего общества, выпало почетное право отныне и навсегда положить конец вопиющим злодеяниям зарвавшегося изверга.
Гнусный убийца был взят под стражу прямо в своем Эдемском саду.
Принимая во внимание как смягчающее вину обстоятельство безупречную бюргерскую репутацию подсудимого, суд приговорил крчанского мясника к смертной казни через повешение, одновременно обязав известную фирму братьев Ляйпен «Высококачественные товары из пеньки en gros et en detail[83]» поставить, коль скоро сии зловещие изделия являлись основной статьей их дохода, необходимые для экзекуции аксессуары; оплату за свои услуги с учетом рыночной цены представителям фирмы надлежало взыскивать с высокого государственного казначейства - разумеется, по предъявлению соответствующей квитанции, заверенной должностными лицами.
Однако капризной судьбе было угодно, чтобы в самый ответственный момент «высококачественный товар из пеньки» лопнул,
и Бабинскому привалило неслыханное счастье провести остаток жизни в тюремных стенах.
Двадцать нескончаемых лет раскаивался выродок в одиночной камере Святого Панкраца, и ни единого слова упрека не сорвалось с его сурово сжатых губ; до сих пор служащие сего знаменитого пенитенциария, наводящего ужас на преступный мир, не нахвалятся на образцовое поведение присмиревшего убийцы, в виде исключения ему даже было дозволено в дни тезоименитства высочайших особ играть на флейте...
Прокоп, глядя в одну точку остекленевшим взглядом, тут же снова полез в карман, однако Звак на сей раз не стал дожидаться, когда он извлечет свой ключ, и продолжал:
– О ту пору случилась всеобщая амнистия, и Бабинскому повезло вторично: ему скостили оставшийся срок; выйдя на свободу, он получил место привратника в священной обители «Милосердных сестер».
Необременительная
Последствия сих богоугодных занятий были весьма и весьма впечатляющи.
Всякий раз, когда игуменья по субботним вечерам чуть не силком отсылала его в расположенный по соседству кабак, дабы вверенный ее попечению раб божий мог хоть немного развеяться, тот был неизменно пунктуален и еще до темноты, тверезый как стеклышко, возвращался в святую обитель, а наутро, с прискорбием великим отмечая повсеместный упадок нравственности и невиданный доселе наплыв всякого подозрительного сброда, буквально заполонившего проселочные дороги, с похвальным благоразумием делал из сего наводящего на печальные мысли обстоятельства исполненный аскетической суровостью нравоучительный вывод: не след благочестивому обывателю шляться аки
тать в ночи по злачным заведениям: промочил глотку - и ковыляй до дому.
Однако лукавый враг рода человеческого не дремал, и не иначе как по его коварному наущению объявились в Праге такие не брезгающие никакой поживой людишки, которые были не прочь погреть руки на мрачной славе раскаявшегося разбойника: привыкшие держать нос по ветру восковых дел мастера быстро смекнули, что к чему, и вскоре по всему городу стали продаваться миниатюрные фигурки из воска, по мысли авторов сей халтурной поделки представлявшие легендарного потрошителя, - Бабинский с видом эдакого злого гения, насупив брови и скрестив на груди руки, стоял в печальном одиночестве на краю какого-то обрыва и, картинно кутаясь в средневековую пелерину зловещего кроваво-алого цвета, взирал долу своим мечущим мрачные молнии взором.
Надо сказать, расчет был верным: во всяком случае, каждое благородное семейство, которого так или иначе коснулось горе тяжкой утраты, почему-то считало своим священным долгом обзавестись этим сомнительным сувениром.
Но особенно полюбился демонический персонаж лавочникам: трудно было найти такой магазин, где бы ни красовалась фигурка проклятого душегуба, причем, как правило, ее прятали под стеклянный колпак - то ли от чрезмерного почтения, то ли из суеверного страха, а может, опасались, как бы кто-нибудь из родственников многочисленных жертв злодея в порыве праведного гнева не попытался свести счеты с восковым подобием этого ставшего притчей во языцех исчадия ада; а вот само «исчадие» при виде сей жалкой восковой пародии только скрипело зубами в бессильной ярости.
«Вся эта разнузданная вакханалия, развязанная вокруг моего имени, - дело в высшей степени недостойное и свидетельствует лишь о душевной черствости тех неразборчивых в средствах людей, которые, желая потрафить низменным инстинктам толпы, не считают для себя зазорным надругаться над страждущим духом своего заблудшего собрата, поистине с садистским упорством тыча ему в глаза грехи юношеских лет!
– с возмущением
восклицал в подобных случаях Бабинский, до глубины души задетый такой циничной бестактностью.
– И остается только скорбеть, что со стороны властей не следует никаких циркуляров, дабы в корне пресечь столь откровенное, бесцеремонное и бессовестное издевательство над личностью».