Прокаженная
Шрифт:
XVIII
Глембовичи, родовое гнездо Михоровских, по праву славились среди прекраснейших имений страны. Чуточку тяжеловатый стиль, оставшийся в наследство от минувших веков, смягчали детали современного комфорта, с большим искусством соединенные в одно целое с наследием феодальных эпох.
От главного здания, светившегося рядами бесчисленных окон и взметнувшегося на несколько этажей, тянулись в стороны два боковых крыла с башенками. К зданию примыкала и высокая башня, увенчанная знаменем Михоровских, На башне Вальдемар оборудовал метеорологическую лабораторию. Еще
С террас открывался прелестный вид на парк и английские садики.
Множество цветов, статуй, беседок, зеленых живых арок, фонтанов, мраморных лавочек и мостиков… В прудах плавали белые лебеди. На вершине искусственной горки стояла беломраморная статуя Богоматери. От замка к реке спускалась беломраморная лестница, заканчивавшаяся узкой пристанью, украшенной двумя мраморными же сиренами. Лестница и разноцветные лодки у пристани являли собой один из красивейших видов парка.
Вальдемар любил Глембовичи. Замок, парк и хозяйственные постройки держались в образцовом состоянии. Конюшни Вальдемар прямо-таки холил. Но не могли пожаловаться на отсутствие его внимания и зверинец, и оружейная.
Обычно пан Мачей, гуляя по поместью, с улыбкой вспоминал, как окружающие смотрели с недоверием на вводимые Вальдемаром новшества, как критиковали, как не верили, что беспечному повесе удастся создать что-либо путное. Они знали, что майорат закончил пользовавшееся хорошей репутацией учебное заведение в Галле, но кое-кто в это плохо верил. Лишь по прошествии долгого времени, видя его энергию и результаты, все поняли, что этот праздный гуляка может, оказывается, быть дельным хозяином и серьезным человеком…
На глембовическое великолепие все смотрели с удивлением, но каждый по-своему: пан Мачей и княжна Подгорецкая с гордостью, Трестка завистливо, князь и княгиня Подгорецкие с грустью.
«И я когда-то многое имел, но остались одни долги…» — думал старый князь.
Барон Вейнер, как и Стефа, впервые попавший в Глембовичи, ходил слегка потрясенный, бормоча в усы:
— Второй Версаль! Второй Версаль!
Графиня Чвилецкая и панна Паула, в компании пани Идалии осматривавшие теплицу, громко восторгались каждым цветком. Панну Риту невозможно было вытащить из конюшни. Только граф Чвилецкий с панной Михалиной сонно прогуливались по парку. Стефу сопровождал Вильгельм Шелига.
Вальдемар предоставил гостям полную свободу, принимая их по-королевски, находя время для каждого.
Никто не чувствовал себя стесненно — шел, куда хотел, беседовал, с кем хотел. Но Люция доставляла Стефе хлопоты — девочку ни за что нельзя было удержать при себе, она явно была чем-то взбудоражена.
Пышность Глембовичей странно действовала на Люцию, хотя она часто бывала здесь, а к роскоши привыкла с детства.
Разгоряченная Люция подбежала к Стефе и, беря ее за руку, настойчиво сказала:
— Мне нужно вам что-то сказать, но только вам
Вильгельм Шелига, чуточку расстроенный, отошел в сторону. Люция отвела Стефу в конец аллеи, к высокому водопаду, откуда открывался вид на замок и террасы. Девочка остановилась, очертила рукой в воздухе широкий круг и спросила:
— Прекрасно, правда?
Чуточку удивившись, Стефа взглянула на нее.
— Прекрасно? — повторила девочка.
— Очень! — ответила Стефа, сама очарованная здешним великолепием.
Разрумянившаяся Люция крепко сжала руку Стефы и начала приглушенным голосом:
— Знаете, может, и у меня будет когда-нибудь такой замок, такие салоны, парк, террасы. У меня будут прекрасное поместье, богатство и титулы. Именно такая жизнь мне предначертана, именно такая!
— Почему ты это говоришь, Люция? — спросила Стефа, на которую порыв девочки произвел неприятное впечатление.
— Мне пришло в голову, что только в нашем кругу я могу иметь все это, такое вот великолепие! А я его так люблю! А если бы я вышла замуж за Эдмунда, у меня не было бы и сотой доли всего этого, правда? Какой-нибудь скромный домик в несколько комнат, обсаженный жасмином, с настурцией на клумбах. Ни салонов, ни портретной галереи… Кто такие Пронтницкие? Какие у них могли быть предки?
— О да! — горько усмехнулась Стефа. — Провидение опекало его и тебя.
— Его? А может, только меня? Для него жениться на мне было бы милостью Провидения.
— Люци, не суди обо всем с точки зрения своего круга и денег…
— Как так? Разве я не была бы для него прекрасной партией?
— Несомненно. Но именно эта прекрасная партия стала бы его несчастьем, угнетала бы его, душила. Ты, воспитанная в роскоши, не удовлетворилась бы средним достатком, а он не смог бы окружить тебя роскошью и использовал бы для этого твои же деньги… а впрочем, и их бы не хватило, чтобы удовлетворить твои желания.
— Но мои родственные связи — разве это ничего не значит, разве этого недостаточно?
— Мне было бы недостаточно. Но все зависит от точки зрения. Быть может, Пронтницкий и был бы доволен…
— Наверняка больше, чем я!
— А если бы ты любила его по-настоящему?
— Это ничего бы не значило. У меня была бы только любовь, а у него — еще и все остальное. Он выигрывал, я проигрывала.
Стефа грустно сказала:
— Ах, Люци! Вспомни, что ты говорила всего месяц назад: что единственное твое желание — стать женой Пронтницкого. Понимаю, все это было детство, он недостоин подлинных чувств, потому что сам на них не способен, но как же изменились твои взгляды за какой-то месяц… А будь он достойным человеком, заслуживающим уважения и твоей любви, ты и тогда считала бы, что он «выигрывает»?
— Вы меня не поняли. Я говорю о нашем круге и о подходящей партии.
— Значит, сам по себе человек ничего не значит? Важны только деньги и высший свет? Люци, ты так молода, но взгляды у тебя уже извращенные…
— Никакие не извращенные. Просто наши, — надулась Люция.
— Поздравляю! Если ты сейчас уже так думаешь, что будет потом?
— Ну, больше я никогда уже не совершу такой глупости — влюбиться в человека не нашего круга.
— О да, такие глупости ты должна себе запретить раз и навсегда, они иногда плохо кончаются…