Прокаженный из приюта Святого Жиля

Питерс Эллис

Впереди ехал Юон де Домвиль, Все мускулы на его лице были напряжены, точно бицепсы у борца; его злобные, настороженные черные глазки горели мстительным огнем. Рядом с ним ехал Жильбер Прескот, шериф короля Стефана в Шропшире — крепкий, поджарый рыцарь средних лет, с соколиными бровями и крючковатым носом. Черная раздвоенная борода шерифа была обильно усеяна сединой. За шерифом следовали начальник караула — сержант — и семь-восемь старших чинов, — отряд довольно внушительный. Въехав в ворота, шериф дал знак своим людям остановиться. Воины спешились, сам шериф тоже слез с лошади.

— Вот он! — прорычал Домвиль, сверкая глазами и глядя на Йоселина. Тот пораженно уставился на барона, не

понимая, в чем дело. — Вот он, мошенник, собственной персоной! Разве я не говорил, что он будет сеять смуту везде, где только можно, прежде чем уберется отсюда? Хватайте его, шериф! Держите каналью!

Он был так увлечен, что не сразу заметил присутствовавшего здесь настоятеля. Огненный взгляд Домвиля с запозданием остановился на суровой молчаливой фигуре. Барон спешился и с грубоватым почтением обнажил голову.

— С вашего позволения, отец настоятель! У нас дело чрезвычайное. Мне очень жаль, но этот молодой плут осквернил стены вашей обители.

— Беспокойство, которое он нам причинил, — холодно ответил Радульфус, — как мне представляется, не требует того, чтобы приводить сюда шерифа с сержантом. Насколько я понимаю, если молодой человек и виновен, то уже ему пришлось заплатить за это. Отстранить его от службы у вас — ваше право. Но преследовать его дальше, по-моему, несколько чрезмерно. Разве что у вас есть против него какие-то новые обвинения? — Он вопросительно посмотрел на Прескота.

— В самом деле есть кое-что еще, — проговорил шериф. — Милорд Домвиль известил меня, что после того, как этому дворянину было велено собирать свои вещи, а затем покинуть дом, пропала вещь величайшей ценности. В доме ее найти, как ни искали, не удалось. Есть основания подозревать, что этот человек украл ее, дабы расстроить своего господина и отомстить ему за увольнение. Вот в чем он обвиняется.

Йоселин воззрился на него в насмешливом изумлении, он даже не рассердился и, уж во всяком случае, не испугался.

— Я? Украсть? — выдохнул он с величайшим презрением. — Да я бы не тронул и самой жалкой вещицы, принадлежащей ему. Будь моя воля, я б и пылинки с его двора не унес на подошвах. Он велел мне покинуть дом — я так и сделал, даже не задержался, чтобы собрать как следует свои пожитки. Все, что я унес с собой, на мне или вот в этих седельных сумках.

Подняв руку, настоятель призвал всех к сдержанности.

— Милорд, что за ценная вещь пропала? Велика ли она? Когда она потерялась?

— Это свадебный подарок, приготовленный мною для невесты, — ответил барон, — золотое ожерелье с жемчугом. Если вынуть его из футляра, оно умещается на ладони. Я хотел преподнести его девушке сегодня после обедни, но когда пошел за ним и раскрыл футляр, тот был пуст. Это случилось, наверное, около часа назад. Мы убили столько времени на напрасные поиски! А ведь то, что сам футляр на месте, должно было нам подсказать: вещь не потеряна, ее украли. И, кроме этого буйного молодца, которого выгнали за дело и который вел себя весьма вызывающе, никто из моего дома не выходил. Поэтому я обвиняю его в воровстве. Он получит все, что причитается ему по закону, до самой последней капли.

— Но знал ли молодой человек об ожерелье и о том, где оно хранится? — настойчиво спросил аббат.

— Знал, святой отец, — с готовностью откликнулся Йоселин. — О нем знала вся наша троица.

В воротах появились новые всадники. Их было еще больше, чем в предыдущей группе. Некоторые принадлежали к свите Домвиля, которую сам барон обогнал. В их числе были также Симон и Гай. Судя по лицам молодых людей, им отнюдь не хотелось быть на виду и они вовсе не стремились принять участие в происходящем. Они старались держаться за спинами других и выглядывали оттуда с растерянным и несчастным

видом. Ничего удивительного в этом, конечно же, не было.

— Но я не прикасался к нему, — уверенно проговорил Йоселин. — Вот я перед вами в том, в чем покинул дом. Хотите — разденьте меня, тогда сами увидите: все, что на мне, — мое, до последней нити. Вот моя лошадь и седельные сумки: вытащите все, что найдете там, и пусть господин аббат будет свидетелем. — Нет, нет, только не вы, милорд! — добавил он в бешенстве, видя, что Домвиль сам двинулся в сторону серой лошади. — Не хватало еще, чтоб мой обвинитель рылся в моих пожитках собственноручно! Пусть обыщет все и рассудит нас человек беспристрастный. Отец настоятель, я взываю к вашему правосудию!

— Это вполне справедливо, — отозвался аббат. — Роберт, вы сделаете что нужно?

Приор Роберт величаво наклонил голову в знак согласия и с важностью отправился исполнять свою миссию. Двое подручных Прескота отстегнули седельные сумки. Ощутив нажим, лошадь встрепенулась и недовольно прянула в сторону. Но Симон тут же выскользнул из седла и подбежал к ней. Взяв в руки уздечку, он принялся успокаивать пугливое животное. Вскоре обе сумки лежали открытыми на булыжниках двора. Приор Роберт запустил руки в первую и начал по очереди доставать из нее немудреные пожитки. Разъяренный владелец бесцеремонно запихал их туда, наверное, меньше часа назад. Сержант торжественно принимал вещи у приора. Прескот стоял рядом. Скомканные в гневе льняные рубахи, штаны, жакеты, обувь, кое-что из запасной сбруи, перчатки…

Продемонстрировав всем, что в первой сумке пусто, приор Роберт нагнулся ко второй. Йоселин стоял неподвижно — подтянутый, длинноногий, стройный. Он почти не обращал внимания на обыск. На дерзком смуглом лице юноши играла самоуверенная улыбка. Кадфаэлю, однако, подумалось, что у госпожи Люси найдется несколько выразительных слов в адрес сына относительно его обращения со сшитыми ею рубашками. Но это произойдет, когда он вернется домой. Если он вернется домой…

И если он благополучно вернется домой, то что дальше? Что станет с девушкой, уведенной насильно сейчас со двора и запертой где-то тюремщиком вместе с престарелой служанкой? Никто не спросил ее, что она знает о происходящем, о чем думает. Она была для них не человеком, а лишь предметом доходной торговли. Из второго мешка было извлечено красивое платье для особо торжественных случаев, тоже варварски скомканное. За ним последовали различные кушаки и портупеи, голубая шляпа, еще рубахи, пара мягких башмаков, пара самых нарядных штанов — опять-таки голубых. Кадфаэль пришел к выводу, что подготовившая все это мать явно учитывала белизну волос, цвет кожи своего отпрыска и голубизну его глаз. И — о, удивление! — там оказалась искусно переплетенная книга в тонкой резной обложке из дерева — молитвенник молодого человека. Он ведь сказал, что грамотен.

Под конец приор Роберт вытащил маленький сверток из тонкого полотна. Положив сверточек на ладонь, приор принялся его разворачивать. Затем он поднял голову. На лице его было написано одобрение и удивление.

— Тут серебряный медальон, его владелец совершил паломничество в Компостеллу, к мощам святого Иакова.

— Это медальон моего отца, — пояснил Йоселин.

— Вот и все. Вторая сумка тоже пуста.

Внезапно Домвиль с победным рыком рванулся вперед:

— А что это? Там, в свертке, есть еще одна вещь: я видел, как что-то блеснуло… — Он потянул на себя свисающий конец ткани, чуть не сдернув сверток с руки приора. Серебряный медальон упал на землю. Ткань развернулась еще на несколько дюймов, и что-то, сверкнув в полете, золотой змейкой из филигранных желтых звеньев с кремовыми жемчужинами упало прямо к ногам Йоселина.