Прокаженный
Шрифт:
Орлов вдруг странно улыбнулся и тихо сказал:
— Слава, сынок, дай поговорить с дядей, — а когда звук колес затих где-то в глубине дома, злобно глянул Сарычеву в глаза и прошептал: — Меня многие просили об этом, да только я все забыл, не было ничего, не помню, — и, внезапно сжав кулаки, вдруг бешено закричал: — Не помню ничего, не помню!
Бешеная волна страха, смешанного с ненавистью, накатила от него на майора, и, секунду помедлив, Сарычев негромко произнес:
— Вы, Алексей Иванович, уже однажды сделали свой выбор и знаете прекрасно, к чему это привело. — Он пристально
— Зло вокруг, и весь мир наполнен злом. — Голос его прерывался от горловых спазм, потом он с собой справился и с надрывом закричал: — А вот вы скажите, где Бог? Почему он в стороне от всего этого?
— Если служить дьяволу, то при чем тут Бог? — Сарычев пожал плечами и тут же произнес твердо: — Позовите сына, Алексей Иванович.
Через минуту, прищурившись, он заметил, что кроме неработающих чакр у юноши энергостолб был разорван на несколько частей, а позвоночник от копчика до солнечного плексуса уподоблялся темной полой трубке.
— Отрок, усни. — Майор вдруг ощутил, как в нем проснулся древний монах-черноризник, в схиме проведший всю жизнь свою, губы его зашептали истово молитву преподобному Иакову Железноборскому, от паралича излечающему, а рука его трижды осенила страждущего Крестом животворящим, отсекая его от мира внешнего и отдавая его во власть Создателя.
Закрыв глаза, майор узрел, как, вняв мольбе его, невидимые руки соединили витки спирали в древо жизни, а пустоту заполнили сгущениями благодати, и, убедившись, что радужное разноцветье вокруг больного подобно стало формой пасхальному яйцу, он возблагодарил Создателя и произнес:
— Проснись, исцеленный раб Божий, Господь чудо явил.
Ресницы спящего затрепетали, он вздохнул и, открыв глаза, мгновение сидел неподвижно, как бы не доверяя своим ощущениям, а через секунду изумленно наблюдавший за происходившим Орлов вдруг схватил майора за плечо и закричал исступленно:
— Вы тоже видите это? Смотрите, он идет.
Сделав несколько нетвердых шагов, исцеленный замер и вдруг, посмотрев почему-то на Сарычева, испуганно прошептал:
— Это ведь все на самом деле, я не сплю?
— Нет, мальчик, ты действительно поправился. — Майор мягко убрал орловскую ладонь со своего плеча и, глянув на ее обладателя в упор, негромко поинтересовался: — Так что вы говорили о Боге?
— Давайте выпьем. — Вместо ответа Алексей Иванович, словно проснувшись, с энтузиазмом потащил из внутреннего кармана пиджака зеленоватую бутылку, при виде которой сын его помрачнел и, уже увереннее переставляя ноги, двинулся к двери, а Сарычев, дождавшись, пока она за ним закроется, и глядя родителю в глаза, жестко произнес:
— С вами, Орлов, я пить не буду, потому что вы слизняк. Вначале Богоданное употребили вы на службу тьме, а когда, согласно закону кармы, все зло вернулось к вам, вы теперь твердите о несовершенстве мироздания. Что мужского осталось в вас?
Голос его был подобен ударам хлыста, и вторично Алексей Иванович пустил слезу, а когда полегчало, внезапно одним движением «отвернул у бутылки ухо», глотанул и вдруг
— Тогда в степи жарко было, и когда над плитой в раскопе повисло изображение, я вначале решил, что на солнце перегрелся, уж больно все было каким-то нереальным, не похожим ни на что. Однако, заметив, как вытянулись лица у стоявших рядом, понял, что увиденное мне не пригрезилось, а потом мужская фигура растаяла в воздухе и в самом центре плиты непонятно как появилась сфера, светившаяся изнутри ярким белым светом.
Рассказчик вдруг замолчал и, еще хватанув изрядно огненной влаги, поднял покрасневшие глаза на Сарычева, и тот внезапно ясно ощутил горькое сожаление собеседника о том, чего вернуть уже невозможно.
— Понимаете, как только я дотронулся до нее, мне показалось, что это что-то живое, и в тот же самый миг я вдруг стал воспринимать мир совсем по-иному, будто пелену какую-то сдернули с глаз моих. Я услышал мысли находившихся рядом со мной людей, все устройство Вселенной стало мне понятным и объяснимым, а главное, я осознал, что дано мне это все, чтобы прочитать и донести до живущих мудрость Авесты, записанную на металлической плите, лежавшей передо мной в раскопе.
Ну и остальные, видимо, почувствовали то же самое, и тут сфера начала гаснуть и исчезла, прямо как в сказке. А после этого все и началось. Собственно, двигать науку только я остался, — Смирнов с Брянцевой подались сразу в экстрасенсы-целители, по сто баксов за прием, народ в очередь, а Гульцев, стервец, каждый день из казино не вылезал, и любой катала ему в подметки не годился.
Ну а я докторскую слепил, а чтобы не было скучно, пару раз в месяц выигрывал тысяч по десять то в спорт-прогноз, то в спортлото, кооператив построил и машину купил — словом, жизнь — красота. Да только набрался однажды я крепко и на банкете каком-то обрисовал в деталях перспективу человечества, предсказанную подробным образом в Авесте, а там, как известно, коммунизм не предвиделся. Словом, стуканул кто-то, и наехали чекисты на меня по-настоящему.
Он замолчал, вздохнул и вяло продолжил:
— И только начал я для них Авесту толковать, как вдруг что-то со мной случилось: прежний я стал, и все, что усвоил ранее, забыл бесповоротно. Помучились они со мной немного, а потом признали невменяемым и запихали в спецпсихушку. Год промурыжили, пока не стал я полным идиотом, а только вышел — несчастье с женой и сыном, а потом как снежный ком с горы: Гульцева застрелили конкуренты, у Смирнова все погибли в пожаре, а Оленьку Брянцеву маньяк надел на кол.
Орлов, внезапно всхлипнув, снова глотнул из бутылки, и хоть выпил он совсем немного, но глаза его тут же закрылись, послышался храп и голова доктора наук свесилась на галстук. «Плохо дело», — пожалел его Сарычев и, оттащив безвольно раскинувшееся тело на тахту, направился к входной двери.
Уже на подходе к «Ниве», где, истомившись в ожидании его, Мазаев спал сном младенца, майор услышал за своей спиной удары по железу и, обернувшись, глянул во двор: там бывший хозяин инвалидной коляски яростно крушил ее ломом, и на порозовевшем лице его разливалась ослепительно счастливая улыбка блаженства.