Прокламация и подсолнух
Шрифт:
Моложавый боярин скривился:
– Ты про этого разбойника Владимиреску? Да мне-то что, я дальний!
– Да нам-то тут жить! – был жалобный ответ.
– Ну хорошо, – рассмеялся боярин. – В конце концов, побережем нервы нашего хозяина и не будем затевать ссор со здешними гайдуками. Эй, хозяйка! Тащи еще ракии! Надо мою покупку обмыть! Эх, и конь же! Птица! Золотом по бабки засыпать – мало за такого коня!
Его вороной, покрытый уже подсохшей пеной, стоял у коновязи. Разговор перешел на лошадей и выигранное пари, и никто из бояр не заметил, каким внимательным взглядом
Штефан с Анусей тоже этого не заметили. Разобиженная девушка, гордо фыркнув, навьючила корзинки с кукурузой на своего толстоногого мерина и ушла, не дожидаясь телеги. Боярскую компанию, впрочем, она тоже обошла по тропинке за мельничным огородом, и Макарко зорко приглядывал, пока она не скрылась из виду.
Штефан тем временем стоял, прислонившись к стенке, поигрывая Макаркиным ножом и небрежно закидывал в рот семечки. Макарко покосился на бояр и вдруг с досадой вырвал нож у него из рук.
– Живи покуда, сопля боярская. Не до тебя мне.
– Как так? – изумился Штефан и издевательски заложил пальцы на широкий пояс. – Страшно, что ли?
– Считай, что страшно, – хмуро отозвался Макарко. – И вот что... Забирай у коваля своего коня и проваливай до заставы, понял? Если к вечеру не вернусь... На постоялый двор дорога от развилки, на ней распадочек есть, который на верхнюю тропу выводит. Запомнил? Капитану передай.
– Ты чего удумал? – насторожился Штефан.
– Не твое собачье дело, – огрызнулся Макарко. – Проваливай.
На двор вышла Станка с новым кувшином кваса для гостей, и Макарко преспокойно распрощался с ней. Придирчиво проверил упряжь своей кобылы, забрался на телегу и хозяйственно причмокнул, распутывая вожжи.
Штефан приметил, как Макарко снова быстро покосился в сторону бояр... И со всех ног бросился к деревенской кузнице, где оставил своего гнедого.
Со двора кузницы он успел увидеть, как по дороге от мельницы проехала та самая боярская компания. Кажется, они обсуждали новое пари, и Штефан, холодея от ужаса, вывел гнедого огородами за околицу, вскочил в седло и погнал полным карьером, надеясь, что его липпициан все-таки не уступит хваленому вороному в резвости хотя бы на более короткой верхней тропочке. Он гнал и отчаянно пытался припомнить, далеко ли еще до распадка, и где еще может не иначе как рехнувшийся Макарко устроить засаду на бояр. С ружьем, потому что пистолетов у того с собой не было.
Он успел догнать Макарку еще до распадка и вытолкнул коня на обрывчик, с которого было видно широкую колышущуюся спину кобылы и черную шапку. Уже открыл рот, чтобы окликнуть, как вдруг сзади с дороги долетел бешеный топот копыт.
Из-за поворота вылетел взмыленный вороной, на котором болтался тот самый боярин. При виде телеги он приподнялся в стременах и заорал на всю округу:
– С дор-роги, морда! Запорю! Тут бла-ародный спор!
Спьяну его в седле качало. Макарко остановил телегу и поднялся с ружьем в руках.
– Ну вот и встретились, боярин! Ты мне за Руксандру ответишь!
– Ш-што? – удивился боярин, осаживая вороного. – Это ты мне, рожа?
Макарко
Штефан, не раздумывая, выслал гнедого в галоп к распадку, наперехват, отчаянно надеясь, что Макарка не вздумает все-таки палить на ходу, и гадая, скачут ли за боярином остальные.
Макарко гнал телегу так, что колеса, казалось, вот-вот соскочат с осей. Плечо горело, по спине бежал горячий ручеек – но он только проклинал себя за нерасторопность, за то, что не выстрелил сразу. Вороной боярина уже утомился, его пошатывало, но груженая телега все равно отставала, и Макарко холодел от ярости, настегивая лошадь, и молился, чтобы выдержали ступицы...
Боярин оглянулся, увидел погоню и с пьяным хохотом разрядил пистолет в телегу позади. Штефан пригнулся под ветками, выхватил свое оружие. Пролетел лесочек, чудом удержал оскользнувшегося гнедого на спуске в распадок, круто завернул к дороге по склону и выскочил прямо перед носом у боярина.
На длинной прямой дорожке по-над самым ущельем Макарко увидел в клубах пыли исчезающий стриженый конский хвост, хлестнул вожжами отчаянно, уже зная, что не догонит. И вдруг из пыли мелькнула конская голова – вороной шарахнулся, дыбясь, на самый край. Качнулся, не устоял – и рухнул, покатившись по склону. Эхом отразился в скалах отчаянный человеческий вопль, потом хруст кустов и плеск ручейка на дне ущелья – и стихло.
Гнедой, всхрапывая, крутился над обрывом. Макарко с трудом осадил разнесшую кобылу, и Штефан растерянно обернулся на скрип телеги. Глаза у него были круглые от ужаса.
Внизу, в ручье, бился на боку вороной со сбитым на сторону седлом. Боярин валялся изломанной куклой на склоне и не шевелился.
– Ты чего в него стрелять удумал?
– А ты чего полез?!
Ветер по ущелью принес сзади далекий топот копыт.
– О черт! – Штефан крутанул гнедого на месте. – Ходу! Гони за поворот, живо!
За скалой остановились, с трудом сдержав испуганных лошадей. Топота копыт больше не было слышно, зато долетели выстрелы, уже недальние.
Штефан скользнул взглядом по Макарке и в ужасе ахнул.
– У тебя след! От нагайки!
Макарко растерянно оглядел хороший клок, выдранный из мундира на плече. Неуверенно шевельнул вожжами, трогая кобылу вперед.
– Обалдел?! Враз догонят! – Штефан рванул с себя овчинную безрукавку. – Живо! Надевай! Возвращаемся! Знать ничего не знаем, ехали себе шажком в деревню, слышим – палят, потом крики. Вот кобылу и нахлестывали – глянуть, что случилось. Надевай, у тебя там вовсе кровь!
Из-за скалы послышались крики, и Макарко торопливо начал выпутываться из формы, а Штефан, ругаясь по-немецки, помог ему натянуть свою кацавейку, которая на по-взрослому широких плечах Макарки сидела в облипочку и прижимала рубаху так, что ничего подозрительного видно не было.