Проклятая и безликая
Шрифт:
– Правда?
– Я повернулась к ней, глядя как в некогда бездушных глазах, сейчас билась боль, смешанная с горькими слезами раскаяния, которые молили о моем прощении. Я впервые видела, чтобы ее лицо находилось в такой болезненной слабости и жгучей печали как сейчас, даже когда я рассказала ей о кошмарах, даже в самые тяжелые дни моего раннего детства… она всегда пыталась сохранить лицо, казаться спокойной, властной и сильной. Только сейчас, я начала понимать почему, видя как плохо ей может быть… как больно и сложно, я впервые почувствовала благодарность, что я не видела этого кошмара в детстве, не винила себя в ее слезах и бьющей по телу дрожи. Она вела себя холодно, лишь для того, чтобы не заставлять меня чувствовать себя еще хуже… Для детского разума то было открытием, и пусть можно было найти это объяснение куда раньше, я была рада, что наконец-то, спутанный узел непонимания и злости что душил мне сердце, стал сгорать.
– Конечно правда, Лиз… уже сегодня, ты доказала нам, что способна за себя постоять.
– Тиер аккуратно поднялся, улыбаясь мне. Сессиль продолжала обнимать меня, а я в ответ,
– Я постараюсь найти вам лучшего тренера, а пока, вызову столичных теоретиков, они начнут ваше обучение азам военного дела, познакомят с множеством вещей. Но имей ввиду, Лиз, твои особенности слишком специфичны, и потому… тебе придется выкладываться на полную, если хочешь достойного результата.
– Я буду стараться, обещаю.
– Сессиль отпустила меня, поднимаясь и утирая слезы рукавом своего платья, глядя на меня с грустью и одновременно с счастьем. Наконец-то, я получила ответ, она действительно любила меня, берегла, и считала своей дочерью, достойной тепла и заботы.
– Правда… сделаю все, чтобы не разочаровать вас… И Близнецов.
– Они сами наставили тебя на этот сложный путь… и думаю, помогут преодолеть его самые тяжелые моменты.
– Нежно проворковала Сессиль, ее голос звучал так мелодично, по сравнению с тем сухим тоном, что я слышала на протяжении целых годов… Мне оставалось только надеяться, что теперь я буду слышать его чаще, чем после подобных, прискорбных и горестных обстоятельствах, что сегодня потрясли наш вековой оплот.
– Я в тебя верю, ты сильная… Сильнее, чем многие из нашего рода.
– Пойдем, Лиз… нужно объясниться перед гостями. К сожалению, наш банкет сорвался, но думаю… если не вся еда отравлена, некоторые захотят остаться, несмотря на столь ужасные события. Здесь множество знатных лиц, я хочу показать им, кто герой сегодняшнего вечера. Надеюсь, ты не против?
– Тиер начал вытирать с лица и рук кровь, используя для этого лежащие на столе бинты. Сессиль тоже поднялась, делая глубокие вдохи и пытаясь перестать плакать, попутно расчесывая собственные, помятые волосы. Я осталась в наиболее восторженных чувствах, что вообще могла иметь, после всего, что произошло. Впервые, я ощущала тепло, исходящее от семьи, то тепло, что братья чувствовали просто так… Но кажется, никто из них даже не мог представитель тот уровень близости, искренности и честности, что только что мы испытали. Наконец-то…У меня появилось что-то, чему они могут завидовать. Но во мне не было и капли хвастовства, лишь счастье и тепло.
– Нет… Нет.
– Куда увереннее добавила я, ощущая, как в душе наконец зреет гордость за то, что я сделала. Не страх наказания, ни ужас от совершенного, ни раскаяние по пролитой крови, а гордость, что нашими с Гвин усилиями, многие выжили… Я не могла после этого чувствовать что-то другое, кроме довольства от совершенного мною подвига, надеюсь, теперь, мое имя среди знати перестанет использоваться лишь для того, чтобы поиздеваться над братьями и родителями, лишний раз напомнив им, что Я существую. Теперь, я докажу им, что Лизастрия Рихтер способна на большее, чем они. Чем многие, очень многие из них.
– Пойдем…
Поместье восстанавливалось куда быстрее, чем как мне казалось, должно было. Слуги тут и там уже активно убирали тот беспорядок, что устроили налетчики, порой даже бодро перекидываясь словами или нервно шутя. В основном они вычищали кровь, пытались привести в порядок сбитые набекрень или вовсе поваленные картины, восстановить опрокинутые стенды с доспехами, поднять опрокинутые лавки. Больнее всего было видеть разбитые вазы, доставшиеся нам еще очень давно, как подарок от одной из императриц, что после смерти мужа, останавливалась у нас вместе с юным наследником. Это было полвека назад… и к сожалению, наследником вырос единственный император, чье прозвище, записанное золотом в веках, не пестрило величием, славой и гордостью, как то было обычно. Горестный оказался тем самым императором, что последним правил на троне единой Империи, и который не смог предотвратить ее развала, умерев во время бунта. Оставшись под конец жизни безумцем, он ушел в небытие убиенный собственными слугами и некогда верными трону воинами. После чего, началась Великая смута… во время которой, род Вир неоднократно пытался узурпировать власть, но неизменно отступал, вынужденный бороться с нашествиями на севере, где располагались их имения… пока в итоге, не признал власть нового имперского рода, что и по сей день восседает на престоле. Разбитые ныне вазы, оставались одними из последних реликвий, что не оказались уничтожены во время бунтарского времени, но которые хранили память о тех временах, когда Империя была сильна и едина. Но что было удивительно, в глазах родителей, я не видела грусти по поводу их уничтожения, они абсолютно не проявляли эмоций, несмотря на то, что это именно их дом оказался подвергнут нападению. Я не смогла сдержать своего любопытства, в особенности, когда родители были ко мне так благосклонны сегодня.
– Вам разве не жалко, что столько всего оказалось разбито?
– Не отставая от их шага, я почти бежала, надеясь, что они чуть замедляться. Под конец столь насыщенного
– Все самые ценные наши сокровища уже давно в хранилище, доченька, знала бы ты, сколько копий ваз сломали твои братья в детстве. Если бы это были первейшим наши достояния… от них давным-давно не осталось бы и следа.
– Объяснилась Сессиль, с грустью смотря на трупы слуг, убиенных резвым и точными ударами ножей. Кровь впиталась в ковры и просочилась сквозь неровности в полу. Вздохнув, Сессиль утерла глаза. Ситуация отличалась от тех потерь, что я слышала из разговора Ревнителей, возможно, слуг они не считали вовсе...- Столько невинных людей… Надеюсь, им хватило совести и благочестия не трогать детей.
– Будем молиться на это, дорогая.
– Переступая через два лежащих друг на друга трупа прачки, ответил отец, оглядываясь по сторонам, словно опасаясь нападения. Но стражи уже убрали в ножны свои клинки, вальяжно разгуливая по поместью и отчитываясь, что кажется, все лазутчики оказались мертвы. Я смотрела вокруг с интересом, рассматривая тела и пытаясь понять, зачем нужно было убивать слуг... Просто из ярости?
– От Зимних Соколов можно ждать многого… К сожалению, на их честь уповать слишком глупо.
– Дети находились снаружи… - Сессиль вздохнула, кладя руку на грудь и сжимая кулон в виде сложенных ангельских крыльев. Мне тоже стало не по себе, а ведь буквально за несколько часов до нападения, я смотрела на них, даже не подозревая, что возможно, это был последний раз.
– Стража, отправьтесь и осмотрите окрестности! Там могут быть дети… если найдете тела, принесите к лесоповалу, завтра, вместе с кацием Отто, мы отпоем павших.
– Будет выполнено, госпожа Рихтер, рады служить вашему славному роду!
– Проскандировала тройка стражей, стоящей к нам ближе всего. Отдав честь, они поклонились до пола, после чего, вытащив клинки и взяв с пола щиты, двинулись строевым маршем на выход. Переговариваясь с другом другом о привлечении к поискам неизвестных мне мужчин и нескольких девушек.
– Будем надеяться на лучшее… сейчас особенно жестоки волки, охотники сообщали о стае неподалеку, надеюсь, Соколы не додумались привлечь их внимание к нашим дорогам, иначе пострадают очень многие стражи, что уж говорить о детях.
– Хмуро отозвался отец, глядя на марширующих солдат, после чего тихо помолился, сворачивая вбок, к главной бальной, где сейчас находился импровизированный лазарет.
– А мы останемся без обещанных для Лиз накидок…
Внутри бальной в особенности выделялась одна девушка, с темными от крови волосами, стоящая около растерзанных тел, как аристократов, так и слуг с северянами,лишенных сердец и глаз. Ее сторонились стражники и аристократы, а рядом возвышались два неизвестных мне Ревнителя, которые преграждали к ней путь, сомкнув возле лица двое копий. Девушке было не больше тридцати лет, волосы, что не оказались в крови, имели выцветший коричневый оттенок, закрытые глаза дрожали под тяжелыми веками, что имели на себе шрамы и выцарапанные символы, складывающиеся в слова: “Первейшая Лерия”. Но учитывая, что глядя на остальной зал, я так и не смогла увидеть больше ни одной девушки Ревнителя, то поняла, что под моим взглядом прямо сейчас находится именно Агат, о которой говорили Денвер, Аттила и Маккольм. Ее лицо, истощенное даже сильнее, чем лик самого Годрика, имело на себе множество татуировок, которые были похожи на те, что когда-то давно, я видела на доспехах у Чтеца Смерти. Значит, он вправду был магом… мне было приятно, что я сохранила о нем воспоминания, но сейчас, куда интереснее было рассматривать живую магичку. Я не могла отвести от девушки своего пристального взгляда, даже отстав из-за этого от родителей. Агат сидела перед длинным мечом, по лезвию которого шли разнообразные рисунки, похожие на тянущиеся к острию клинка руки, изрезанные татуировками, с которых комьями текла черная кровь, которая начинала шипеть, касаясь нарисованных черным пеплом краев пентаграммы. Девушка не была облачена в такой же тяжелый доспех, как и братья Ревнители, но и не была беззащитна. Агат имела кольчугу, укрепленную около плечей, коленей, торса и локтей стальными пластинами, украшенными изображениями богов и владык. Казалось, что она сочетала в себе несовместимое… Небеса и Преисподнюю. Небеса и Бездну. Это восхищало меня, интриговало и ровно в той же мере пугало. Руки Агат, освобожденные от тяжелых, латных перчаток, что лежали рядом, водили изрезанными до мяса пальцами по лезвию клинка, порой вздрагивая, проливая на него капли своей крови. Тела вокруг служили для нее некими святилищами, потому вместо вырванных сердец, в сердцевинах горели яркие свечи, отбрасывающие ровно пять наложенных друг на друга теней, что в данный момент, словно клеткой, опоясали Агат. Кровь с их пустых глазниц и ран на теле медленно собиралась около клинка, пытаясь в себе поглотить тьму, текущую из его узоров. В какой-то момент, Агат резко выпрямилась, своим движением гася свечи, ее пальцы схватились за лезвие, проводя по узорам и запечатывая их, используя как собственную кровь, так и ту, что почерпнула из мертвых тел. Это не заняло у нее много времени, и когда все было готово, лезвие ее клинка засияло ослепительным светом, что смог ослепить меня на мгновение, но несколько секунд погодя… все закончилось, оставив в руках у Агат тускло сверкающий клинок. Имеющий на себе новые узоры, теперь руки тянулись к ярко горящему рисунку солнца, около кончика лезвия.