Проклятая
Шрифт:
По дороге, в машине, мы не разговаривали. Я смотрела вперед, не отрывая глаз от белой разделительной полосы. И вот мы уже выехали из города. Даже и его последние огни – и те уже позади.
Потом мы переехали через мост. Асфальт кончился, и белой полосы уже не было.
Машина свернула на какую-то грунтовую дорогу. Доменико, не сбавляя скорости, поехал вперед – прямо по ямам, не объезжая их. Машину трясло, и от каждого удара у меня пробегала дрожь по всей спине, до самой шеи. Я уцепилась за ручку на внутренней стороне дверцы. Каждый раз, когда машина подскакивала на ухабе, я прикусывала
Ну вот, наверное, и сегодня будет то же, что и в тот день, когда он увозил меня за город. Какую же я сделала глупость, что с ним поехала!
Наконец машина сбавила скорость, а потом остановилась перед каким-то одиноким домиком в поле. Он был совершенно темным. И вокруг – ничего. За ветками мандариновых деревьев проглядывали очертания какой-то лачуги. Доменико выключил двигатель. А потом погасли и фары.
Я посмотрела на Доменико.
Он улыбался.
– Ну, пошли. Там, в домике, мы с тобой немного поиграем и развлечемся.
Я огляделась вокруг: никого и ничего. Не к кому мне тут побежать и не за что мне тут уцепиться.
И я пошла за ним.
Залаяла соседская собака. Анна и ее сестренка проснулись и закричали. Аурора и ее муж бросились в сад.
– Мама, мамочка… папочка! Кто это там? Что там случилось? – вскрикнула Анна, прижав к себе сестренку.
Они обе испуганно жмутся друг к дружке, сидя на одной кровати, и вглядываются в темень за окном.
Аурора ничего не ответила. Она семенила за мужем, прокладывавшим путь в темноте.
Оказалось, что кто-то перерезал плетень их ограды.
Ну вот и еще одна такая ночь.
Городок все никак не хочет отпустить свою жертву, свою добычу.
В домике
Ветки, полные мандаринов, клонятся к самой земле. Мы вышли из машины, и нас окружила темень. Листья деревьев то ласково гладили мое лицо, то кололи его и царапали. Я прикрываю глаза руками, чтобы их защитить, а вот мои ладони остаются беззащитными, и их царапают острые колючки – эти душистые лезвия ночных деревьев. Как же сильно здесь пахнет! Здесь только земля и мандарины. Мандарины и апельсины. Только темное и только кислое. Ночью здесь пахнет особенно сильно, и запах апельсинов проникает мне в нос и заполняет все внутренности, до самого желудка.
Услышав, что в домике кто-то разговаривает, я остановилась. Замерла на месте. Встала как вкопанная. Готовая ко всему.
– Ну что же ты встала? Пошли. – Доменико дернул меня за одежду. Его голос сразу же стал грубым, совсем не таким, каким он был, когда мы сидели с ним на ступеньке.
– А кто там? Куда мы идем? – Листья деревьев склонились еще ниже, закрыв для меня дорогу назад.
– Давай иди. Ты там отлично повеселишься, уж поверь мне. Мы там с тобой просто поиграем, неплохо поиграем. Ты же умница.
– Нет, Доменико, я не хочу. Отвези меня обратно
Изо всех своих сил дергаю руку, пытаюсь от него вырваться. Но он стиснул ее еще сильней, а потом вдруг резко прижал меня к себе.
«Пресвятая Богородица, миленькая! Помоги мне! Миленькая, я сглупила. Ну да, я не должна была сюда ехать, но Ты мне все равно помоги! Сделай так, чтобы я снова вернулась к тебе в церковь! Сделай так, чтобы я вернулась домой!»
Подняв глаза к небу, я молюсь. Но там, наверху, я ничего не вижу. Деревья, сгибающиеся под тяжестью плодов, закрывают от меня небо – мою последнюю надежду на спасение. Значит, мне суждено остаться на земле… На земле-то я и осталась, встав на колени. Ладони у меня все расцарапанные и мокрые, а коленями я изо всех сил упираюсь в землю.
Я цепляюсь за землю, но этого мало. Земля меня не удерживает.
– Давай вставай. Пошли. – Доменико хватает меня за руку и поднимает с земли.
И вот мы уже вошли.
Но как бы я хотела отсюда вырваться!
В доме оказались они. Ну, те самые, которые были в прошлый раз. Я их узнала. И я еще не услышала, что они говорят, но уже почувствовала, как они меня лапают. Все вместе, все сразу.
Я закричала.
И еще раз, и еще.
Меня стало тошнить. Мне стало холодно. Боже мой, сколько бы я отдала, чтобы отсюда вырваться!
Матерь Божья, ну где я оказалась? «Помоги мне, спаси меня!» – мысленно умоляю я. Стараясь не привлекать их внимания, я взглядом ищу какую-нибудь щелочку, чтобы ускользнуть, какой-нибудь просвет… Выпрыгнуть бы из окна, выбежать бы на улицу! Но дверь уже закрыта.
Ну все, я погибла.
– Остановитесь, гады! – кричу я. – А не то я скажу папе, и он вас всех поколотит. Ублюдки, я пожалуюсь папе! – Я на них ору и плююсь.
Я вырываюсь, отбиваюсь.
Кусаюсь.
Кричу.
Мои глаза понемногу привыкают к темноте. И вот я уже вижу стол. Но они все молчат. Я слышу, как они шепчутся и хохочут. Наконец они убрали свои руки. Где-то в комнате зажгли слабый свет. А их слова – словно тени.
Они вытащили меня на середину комнаты. Я посмотрела на дверь, а потом повернулась в другую сторону, потому что они меня подняли и куда-то понесли. И вот теперь я снова смотрю вперед. Где я? Куда они меня тащат?
Они швырнули меня на стол. Раздвинули ноги. Сжали мне запястья. Держат меня за щиколотки. Я словно одеревенела, стала какой-то одной сплошной неподвижной глыбой. И уже не могу пошевелить даже и пальцем. И только глаза у меня на свободе, одни глаза. Я смотрю на них широко распахнутыми глазами.
Кто-то двумя руками сдернул с меня черную юбочку, и она упала на пол.
Я закричала.
Потом с меня двумя руками сдернули зеленый свитерок, зашвырнув его куда-то далеко, в глубину комнаты.
Я закричала снова.
А потом я почувствовала, как кто-то, медленно перебирая всеми десятью пальцами, дотянулся до моих трусиков, вцепился в них, стал их стягивать…
Я заплакала. Боже мой, как же я заплакала!
Ну и как я могу их удержать? Мои трусики уже скользят по бедрам. Потом – по коленям. По щиколоткам. Потом их стянули с одной ноги, потом – с другой.