Проклятье Ифленской звезды

Караванова Наталья Михайловна

— Не знаю. — Шеддерик продолжал наблюдать, как пальцы девушки всё медленней двигаются по плошке с зернами. — Может быть. Но скорей всего я просто действовал бы немного иначе. Темери. Я не хочу вас обманывать. Страна действительно на грани большой беды, и вы мне тогда и вправду казались единственной возможностью если не отменить катастрофу, то хотя бы отложить. Да, ваше присутствие не гарантирует, что всё пройдёт гладко. Но вы — единственная наследница рэтшара. Наследница, портреты которой есть чуть не в каждом доме, их держат за полкой с идольцами Покровителей. Но если

вы сейчас скажете мне, что хотите вернуться к монахиням, я выполню вашу просьбу.

Темершана покачала головой с лёгким сожалением:

— Я не смогу вернуться. Я вышла из-под покровов Великой Матери. Это означает, что обряд речения для меня более недоступен. И я не хочу быть у них приживалкой. Особенно после того, как легко они согласились на сделку с вами. Я сама решила, что поеду в Тоненг, помните?

— Ну, я не оставил вам выбора.

— Знаю. И всё-таки, это было моё решение.

— Мы с братом сможем вас защитить.

— Давайте сюда воду. Попробую сварить нам что-то вроде каши. Только соли здесь нет, так что будет невкусно.

Шеддерик, немного удивлённый резкой сменой темы, передал ей на четверть заполненный котелок.

Темершана осторожно ссыпала в него зерна, а потом ловко, как будто всю жизнь так готовила, импровизированным ухватом поставила котел в печку. Подышала на замёрзшие руки и ответила на вопрос, который так и не прозвучал.

— Те люди. Офицеры, соратники вашего отца. Ведь не только я их помню. Они тогда прекрасно знали, кто я. Они тоже должны меня помнить…

Шеддерик обозвал себя в уме беспросветным идиотом, но не придумал, как ей ответить. Просто сказал:

— Залезайте на печку. Там, наверное, уже тепло. Отдохните.

— Каша. Надо дождаться. Может пригореть…

Фразы у неё получались короткие и ломаные — как будто в сознании её удерживала только одна сила воли.

— Я послежу за кашей, — пообещал Шедде. — И позову вас, как только будет готово…

Темершана та Сиверс

Темери проснулась с ощущением большой потери. Словно что-то оторвали от сердца, что-то значимое, но незримое. Оторвали и спрятали в старинной железной шкатулке, а ключ выбросили в окно.

Но непостижимым образом оказалось, что без этого оторванного куска дышать легче.

Было темно и жарко. Пахло дровами.

Темери осторожно свесилась с лежанки над печкой: слезть вниз значило признать, что ты уже проснулась. А значит, можешь заняться чем-то полезным. Слабость, навеянная предыдущими бессонными ночами и голодом, нашептывала: рано ещё просыпаться, нужен отдых…

Шеддерик та Хенвил дремал на узкой лавке в углу, напротив печки; догорающая свеча слабо освещала его небритое лицо, наполовину скрытое прямой русой чёлкой; хорошо было видно левую руку в чёрной перчатке — эту перчатку благородный чеор ни разу при ней не снял, как будто это и не перчатка, а сама кожа руки стала чёрной и гладкой. Рядом лежал нож и пригоршня светлых стружек. А на полу у самой печки стоял котелок.

Темери лежала, и с каким-то странным чувством отстранённого спокойствия думала: «Я его убью. Я ведь

убью его, не сейчас, так когда выберемся из этих лесов ближе к людям. Мало ли, что он обещал и что говорил… и что я говорила — ифленцам верить нельзя. Вот нож. Он лежит, как будто специально для меня. Надо просто тихонько, очень тихо, незаметно, спуститься, подойти и ударить… только не мешкать и не раздумывать, иначе не хватит ни сил, ни смелости…».

Она горько улыбнулась: такие мысли приходили в голову без счёта… и каждый раз это были словно не её мысли. Чужие.

В реальности всё будет не так. В реальности этот сильный злой мужчина проснётся ещё до того как ты к нему приблизишься. Он не испугается. Он скажет что-нибудь едкое… или просто так посмотрит, что снова останется только бессильно злиться… или горевать.

Темери тряхнула головой, прогоняя дурные мысли и ночные страхи. Что-то она должна была сделать… что-то важное…

Всякий сон в этот момент с неё слетел: доварилась ли каша? Съедобная ли? Или крупа настолько испортилась, что съесть варево не получится?

На шорох вскинулся и Шеддерик — хорошо, что за пистолет не схватился. Темери виновато махнула рукой и спустилась вниз.

Она не помнила, когда успела снять сапоги — оказалось, что их нет на ногах, а сами ноги, отогревшиеся в тепле, покраснели и немного опухли.

Но это ничего — тепло — не холод.

Поискала глазами — не нашла. Пока не сообразила поискать там, где спала, на лежанке. Сапоги кто-то аккуратно постаил у трубы. Они были сухие.

Смешно подогнув под себя пальцы, она проковыляла по студёному полу до лавки. Под пристальным взглядом Шеддерика — ей казалось, что ифленец не отрываясь смотрит на неё, но проверять она боялась, и потому старалась всё делать чётко и точно. Как будто он может над ней посмеяться.

Благородный Шеддерик та Хенвил

Мальканка проснулась, наверное, за полночь. Снаружи поднялся ветер, было слышно как он там завывает, очевидно желая забраться в относительное тепло избушки. Шеддерик и сам то задрёмывал под звуки ветра, то вдруг просыпался от ощущения, что там не ветер шумит, а воют дикие лесные звери — все, какие только могут быть в этом холодном безлюдном лесу.

Просыпался, подбрасывал полешко в огонь, и снова задрёмывал, поняв, что опасность ему только пригрезилась.

Мальканка проснулась, зашевелилась на печи. Показалось заспанное лицо в обрамлении спутанных волос. Окинула сонным взглядом помещение. Нахмурилась. Выглядела она потешно, так что Шеддерик позволил себе некоторое время ещё исподтишка наблюдать за ней.

Скоро голова убралась. Зато с полки свесились ноги. Ещё повозившись наверху и найдя подле себя обувь, Темершана та Сиверс осторожно слезла на холодный пол.

Чтобы добраться до лавки ей пришлось сделать несколько шагов по нестроганым холодным доскам. Медленно, поджав под себя пальцы и прикусив губу, она сделала эти несколько шагов, и замерла, поняв, что дальше ей придётся как-то перебираться через ноги ненавистного ифленца. Шеддерик нехотя освободил дорогу.