Проклятье Ифленской звезды
Шрифт:
На площадке у гостиницы было удивительно людно, несмотря на колючий дождь и ветер. Люди толпились у входа, о чём-то тихо судачили. В монастырской лавке справа от входа в гостиницу теплился слабый свет — там было открыто.
У входа она остановилась, оглянулась на площадь ещё раз и увидела у коновязи знакомую лошадь под седлом. Похоже, ифленец тоже недавно прибыл, не успел позаботиться о животном. Впрочем, вероятно, он живёт в этой гостинице, и ему тоже некуда спешить…
Лавочника на месте не было, а его младший сын с видимым сожалением сообщил, что отец пошёл в
У Темери на миг сердце зашлось радостью — убили ифленца! Того самого! Не по её воле и желанию, видит Золотая Мать, а значит, может быть, молитвами и усердной работой получится вернуть мир душе…
Одёрнула себя — нельзя радоваться смерти! Дождалась, пока монахиня поговорит с мальчиком и уточнит, куда именно отправился его отец. Монахиня покивала обстоятельному рассказу и вновь вышла на улицу, а Темери продолжила расспросы.
— Так утром ещё это случилось то! — обрадовался внимательному слушателю паренёк. — Как только благородный столичный чеор отбыл вслед за стариком. Говорят, там, в гостинице, везде по комнатам кровища и трупы, трупы…
Не тот, разочаровано тренькнуло сердце. Не того ифленца убили. Значит, он не один был…
Вернулась пресветлая сестра с хозяином лавки. Темери по её знаку быстро выложила на прилавок привезённый товар. Хозяин по расписке тут же отсыпал им несколько монет — выручку с прежней поставки. Обычно такие встречи сопровождаются разговорами, обсуждением деревенских и столичных новостей, переговорами о специальных заказах. В этот раз хозяин был угрюм, да и монахиня удивительным образом вела себя тихо. Видимо тоже что-то успела услышать или увидеть. Темери же просто хотелось быстрей отправиться в обратный путь. Подальше от ифленцев, крови, чужого горя. Тем паче день давно повернул к вечеру.
Она свернула мешок, привычно закрепила на поясе — так удобней нести, — и первой направилась к двери.
Как вдруг та распахнулась.
На пороге стоял давешний ифленец. Руки и грудь его были залиты алой кровью, кровавые брызги были даже на лице, которое, впрочем, сохраняло каменное выражение. Как маска.
Ненастоящее.
Темери внутренне сжалась от мгновенно ожившей картины из далёкого прошлого. У тех солдат тоже были жёсткие злые взгляды. И руки — в чужой крови. Мир соскальзывал в прошлое, вновь готовый перевернуться, и чтобы сдержать собственное взбесившееся воображение, Темери резко выдохнула и отступила на шаг. Руки до белых костяшек вцепились в посох — никогда никто из беловолосых морских червей не причинит ей вреда.
Никогда больше.
Дышать стало трудно. Мерещился запах гари и крови… А ведь уже несколько лет это всё ей даже не снилось…
Взгляд ифленца скользнул по ней, задержавшись на посохе. Остановился на монахине. Вдруг он тряхнул головой и тихо сказал:
— Пресветлая… я прошу помощи и заступничества у Золотой Матери для духа убитого сегодня Роверика та Эшко. И… мне нужно… мне надо услышать его ответ. Я знаю, служители это могут.
Голос его звучал глухо, в глаза женщинам он не смотрел и стоял так, словно тоже, как Темершана, был готов к немедленной
Темери заставила себя расслабиться, опустить плечи. Этого было мало, и она по-прежнему видела в беловолосом чужаке угрозу. Но сейчас она не имела права показать свою ненависть.
— Идёмте, чеора та Сиверс, — вздохнула монахиня. — В такой просьбе не отказывают.
В гостинице всё было почти так, как сказал сынишка лавочника. Кровь в гостевом зале, кровь на ступеньках, ведущих к комнатам постояльцев. Темери редко бывала здесь, но прекрасно помнила главный гостиничный зал. А вот в комнатах наверху ей бывать не приходилось.
У лестницы, под тёмным потёртым плащом, лежал труп. Виднелись лишь ноги в разношенных сапогах. Где-то плакали женщины. Но это за стеной или на кухне — сам зал был пуст.
— Это местный кузнец, — пояснил ифленец. — он погиб первым.
Из глубины дома вышел хозяин. Вот у него всё было написано на лице крупными буквами — и ужас от пережитого, и облегчение, что всё плохое уже закончилось, и надежда, что когда трупы закопают, а столичные ищейки поймают убийц, всё снова станет как прежде. Темершана не верила в «как прежде». Она точно знала, что «как прежде» не будет никогда.
— Благородный чеор, вы ж весь в крови вам бы переодеться… пресветлая, такой скорбный день… такой плохой день! Но вы входите, входите! Такое горе… и ведь никто ничего не успел увидеть. Я уж порасспросил прислугу… но час был ранний.
— Где тело вашего друга? — спросила монахиня у ифленца. Тот указал на лестницу.
Женщина, осенив знаком двойного круга лестницу и тело под ней, начала подниматься. Темершана последовала за ней.
Она старалась выглядеть так же строго и отрешённо, как монахиня, но чувствовала, что не получается. Всё вставали перед глазами окровавленные руки и каменное лицо беловолосого чужака.
Хозяин обогнал их на ступенях, чудом не замаравшись в крови, толкнул одну из ближайших дверей. Это была простая деревенская дверь, собранная из плотно подогнанных досок и недавно покрашенная в синий цвет. Таких дверей здесь было с полдюжины: маленькая гостиница на окраине страны, больше комнат никогда не требовалось.
— Вот, — почти шепотом сказал хозяин.
Темери увидела на полу тело молодой красивой женщины в дорогом платье. Светлые локоны и разрез глаз не давали усомниться, что она тоже родом с Ифленских островов, она тоже чужая здесь. Но первым делом, конечно, бросалось в глаза то, как именно она была убита.
Темери невольно прикусила костяшки пальцев и только каким-то чудом не отвернулась. Даже успела украдкой взглянуть на пресветлую — что она подумала, что почувствовала?
Женщина на полу была не просто связана. Она ещё была привязана прочной верёвкой к чугунному столбику, удерживавшему тёмный балдахин, наверное, именно из-за верёвок и не упала… совсем.
А ещё у неё была почти оторвана голова. Запрокинута, вывернута под неестественным углом. Шея разорвана, видна белая гладкая кость.