Проклятие демона
Шрифт:
Дануб искренне удивился ее словам. Он не раз отправлялся навстречу опасностям, даже и не думая о каком-либо официальном заявлении. Впрочем, до сих пор ему и не требовалось делать подобных заявлений.
— Я вернусь, — сказал он Констанции, не желая говорить об очевидных вещах и доставлять ей боль.
— Я требую этого ради блага королевства, — громко заявила Констанция.
Король Дануб ощущал на себе сверлящий взгляд Каласа, однако не отводил глаз от Констанции.
— В случае моей гибели трон наследует принц
Констанция чуть повернула голову, стремясь скрыть под вежливой улыбкой вспышку гнева.
Король Дануб повернулся и ушел.
Герцог Калас какое-то время продолжал смотреть на Констанцию.
— Терпение, — сказал он, когда Дануб отошел на достаточное расстояние и уже не слышал его слов. — Мервик еще слишком мал.
Констанция бросила на него испепеляющий взгляд и с шумом захлопнула дверь.
Калас, которому тоже не хотелось спешно покидать Урсал, но который хорошо знал свое место и не перечил желаниям короля, только усмехнулся и поспешил вслед за Данубом.
ГЛАВА 42
СПАСЕНИЕ ИСТИННОЕ И МНИМОЕ
Зрелище, открывшееся Джилсепони и Дейнси на подъезде к Санта-Мир-Абель, заставило их забыть то, что они увидели в Палмарисе… На унылой, открытой всем ветрам равнине, рядом с величественными стенами монастыря, громоздились десятки шатров и навесов. Джилсепони казалось, что внутри каждого шатра лежало по нескольку десятков больных.
Сотни людей — живые покойники — отрешенно бродили по лагерю и вокруг него.
— Сколько их, — в ужасе прошептала Дейнси Окоум.
Джилсепони кивнула. Она понимала, почему здешнее поселение чумных больных столь велико. Вокруг Санта-Мир-Абель не было городов. Ближайшим городом, если не считать маленького Эмвоя, был Палмарис, лежавший в восьмидесяти милях к северо-западу и отделенный широким проливом. Людям из ближних и дальних селений этого обширного края больше некуда было идти, и они стекались сюда, под стены главной крепости церкви Абеля. Стекались и умирали на глазах монахов и самого отца-настоятеля.
А сколько больных умерло по дороге? — думала Джилсепони. Наверное, еще столько же.
Джилсепони вдруг охватило такое отчаяние, что ей захотелось повернуть Дара и поскакать назад, скрыться в Дундалисе, в комнатке над трактиром «У доброго друга». Забиться в нору, которую она когда-то вырыла для себя. Невероятным усилием воли Джилсепони прогнала эти мысли, закрыла глаза и представила образ простертой руки Эвелина.
— Да, их слишком много, — прошептала она, отвечая Дейнси.
Она пришпорила Дара, и могучий конь поскакал через поле.
Множество глаз следило за двумя всадницами, осторожно двигающимися между шатрами и навесами, держа путь к главным воротам
Но не спасительным островом.
Как ей хотелось разнести эти стены!
Брат Фрэнсис медленно шел вдоль цветочного кордона, чувствуя, как с каждым шагом у него слабеют ноги.
Пусть его бывшие собратья это увидят.
Он был крайне изможден и измотан. В кармане у брата Фрэнсиса лежал камень души, и монаху хотелось, высвободив свой дух, прорваться за стены Санта-Мир-Абель.
Да, ему хотелось, словно призраку, нарушить покой тех, кто прятался за стенами.
Как ему хотелось, чтобы они это увидели!
Катая камень между пальцев, Фрэнсис понимал, что упустил такую возможность. Сейчас у него вряд ли хватит сил высвободить дух из тела.
Он не сумеет даже позвать к стене Бурэя.
Ноги слабели, дыхание тяжелело с каждым шагом.
Нет, они должны это увидеть. Они должны оказаться свидетелями того, что брат Фрэнсис встретил смерть мужественно и с сознанием своей правоты!
Он уже не шел. Фрэнсис даже не заметил, когда его ноги подкосились и он упал. Ему удалось немного откатиться в сторону, так, чтобы иметь в поле зрения стену. Он несколько успокоился, увидев наверху фигуры монахов. Глаза ослабели, и ему было не различить, кто именно стоит на стене. Но Фрэнсис чувствовал: бывшие собратья глядят на него и показывают в его сторону.
Значит, они непременно скажут Бурэю.
Утешившись этой мыслью, Фрэнсис повернулся к цветочному заграждению, погрузившись в волны ароматов и созерцая разноцветные пятна. Умирающему монаху казалось, что запахи цветов способны дать ему то же, что некогда давал гематит, — отделить душу от тела. И тогда он на благоуханном облаке полетит прямо к Богу и предстанет перед его судом, которого он больше не страшился.
Фрэнсис не услышал, как где-то поблизости раздался и смолк цокот копыт. Ушей его коснулся шум собиравшейся толпы, возглавляемой Мери Каузенфед. Несколько сотен больных двигалось сюда, чтобы проститься с братом Фрэнсисом из Санта-Мир-Абель.
Знай Фрэнсис об этом, он был бы счастлив.
Джилсепони еще издали увидела лежащего и поняла, что он безнадежен. Такие же люди встречались ей и в Палмарисе, и по дороге сюда. Ему уже ничто не поможет. Даже если сейчас она отдаст все силы сражению с чумой в его теле, ей удастся лишь ненадолго продлить ему жизнь. Может, на несколько минут или даже часов, которые он все равно проведет в мучениях.
Глядя на его изможденное и почти бездыханное тело, Джилсепони понимала: чума одержала победу над жизнью этого человека, и теперь его глаза видели не столько окружающий мир, сколько глядели по ту сторону завесы.