Проклятие двух Мадонн

Лесина Екатерина

– Ну вот видишь, Оленька, – отец вздохнул с явным облегчением, но матушка на этом не успокоилась.

– А эта твоя история, Николя? Кошмарная, ужасная, отвратительная! Да как у тебя только язык повернулся говорить подобное при девочках? И что Дмитрий подумает о тебе, о нас? Я не удивлюсь, если он будет избегать визитов. И картины эти, завтра же велю снять.

– Оленька, ну зачем? Разве ж они не хороши? Ты только погляди, какой редкостный талант, какое мастерство, они ведь живут,

и будет нехорошо лишать их этой жизни.

В дрожащем примятом многозвездным пламенем свечей воздухе глаза Печальной Мадонны блестели от слез, а вот в улыбке ее Гневливой сестры Настасье виделась неизбывная, непонятная печаль.

Ночью же Лизонька, пробравшись в комнату сестры, пожаловалась:

– Анастаси, мне страшно… мне кажется, что я – это она… что я умру. Я не хочу умирать.

– Глупость какая. – Настасья села на кровати. – Конечно же ты не умрешь, и ты – не она, это все от батюшкиных историй, просто ты чересчур впечатлительна.

– Да, – согласилась Лизонька, забираясь под одеяло. – Знаешь… а ведь мадам Аллерти предупреждала…

– О чем?

– Ну как же… ты не помнишь? Совсем не помнишь? Одной суждено жить, другой…

– Тоже глупость. – Настасья обняла сестру. – Спи. Хочешь, я расскажу сказку? Ну, как раньше? Чтоб не так страшно…

Игорь

Идея Деда была бредовой и вместе с тем не лишенной смысла. Все знают о его странной привязанности к чертовым портретам, эксцентричности, граничащей с безумием, и умении держать данное слово. Если Дед прилюдно объявит, что женится, то…

Бред, причем бред опасный, но белобрысая согласится, во-первых, из-за денег, во-вторых, потому что Деду отказать невозможно. Ну а что в этой ситуации остается делать Игорю? Покорно ждать, когда убийца попытается избавиться от новоявленной невесты? Поймать на месте преступления? А если что-то пойдет не по плану и белобрысую убьют?

– Мне хотелось бы поговорить с вами. – Ольгушка подошла неслышно, остановилась в трех шагах и замерла.

– Добрый день, – Игорь выдавил из себя улыбку. – Присаживайся.

Она села на самый краешек скамьи, длинная юбка шелковым водопадом обрисовывала стройные ноги, голубая блузка подчеркивала болезненную белизну кожи, распущенные волосы пепельным пухом лежали на плечахх. Она красивая, но… отчего-то красота эта не вызывала никаких мыслей, кроме острого чувства вины.

– Мне… неудобно обращаться, но… мама… она переживает. – Ольгушка глядела в землю, Игорь тоже поглядел, обыкновенная трава, синие незабудки и рыжий муравей…

– Мама просила, чтобы вы… попытались… понять ее. Что если вдруг… пожелаете получить развод, то она не против, – выпалив неприятную фразу на одном дыхании, Ольгушка вздохнула с облегчением и даже улыбнулась. Раньше она очень часто улыбалась.

– А ты?

– Что я? – Худенькие плечи испуганно вздрогнули.

– Ты

будешь против? – Ну вот, зря он спросил, теперь расплачется или молча уйдет, чтобы несколько дней избегать его… всех их. Родные тут же всполошатся, забегают, начнут пенять за невнимательность и требовать, чтобы он вел себя иначе… а он не может иначе, не получается у него той сладкой доброты, которую щедро раздаривает Васька. Но Ольгушка не ушла и даже ответила:

– Не знаю… А как лучше?

– Лучше, чтобы эта тварь вообще никогда не переступала порог дома! – Голос Евгении Романовны разносился по дому. – И я… я привезла ее сюда…

– Наверное, это судьба. – Дед был безмятежно-счастлив, и Игорь в который раз подивился тому, с какой легкостью Иван Степанович актерствует. – И я благодарен тебе, Женечка, за твое участие и понимание.

– Она же… она же шлюха! Проститутка! Продажная тварь! Она из-за денег и…

– Вот только не надо говорить, что ты за Вадима по большой любви выходила. – Дед моментально отбросил былую мягкость, давая понять, что хамства в отношении будущей супруги не потерпит. – Напомнить? Провинциалка и москвич с младенцем на руках, горячий роман и ранняя беременность…

Евгения Романовна густо покраснела и, схватившись за грудь, прошептала:

– Боже мой… сердце…

– Сердца у тебя никогда не было, – парировал Дед. – А для всех в первый и последний раз объясняю, я не в маразме, я прекрасно понимаю, что речь идет о сделке, и вполне доволен ее условиями, прочие же вещи вас не касаются.

– И когда свадьба? – поинтересовалась Любаша. – Или вы гражданским будете?

– Недели через две. – Дед обвел собравшихся внимательным взглядом. – Думаю, отпразднуем в узком семейном кругу… хотя, если Сашенька хочет, то…

– Нет, спасибо. – Лучезарная улыбка, почти влюбленный взгляд – еще немного, и Игорь поверит в искренность чувств – и в подтверждение серьезности намерений жениха жемчужное ожерелье. Белые бусины влажно поблескивают, и хочется пощупать, убедиться, что они и вправду живые, теплые… настоящие.

Да, пожалуй, единственное, что здесь настоящего, это ожерелье, Дед специально заказал, правдоподобности ради.

Молчание, затянувшаяся пауза… Любаша разглядывает ногти, тетушка Берта нервно мнет кружевной платочек, мать сидит, вцепившись в Васькину руку, бледна и растеряна… Васька хмурится, Евгению Романовну прямо-таки трясет от злости, но при всем этом перечить Деду она не осмеливается.

– Свадьба – это ведь хорошо! – Ольгушка отбросила волосы назад. – Хочешь, я помогу тебе выбрать платье?

– Платье, господи, какое к дьяволу платье! – Василий пнул кресло. – Твоя жена – дура!

– А ты – хамло. – Игорю этот разговор был заранее неприятен, но избежать его не представлялось возможным. Впрочем, разговоров предстоит много, Васька – так сказать, первая ласточка, потом придет мать и тетушка Берта, и Любаша… и сестры ее, которые завтра подъехать должны.

– Нет, ну ты скажи, он и вправду решил на ней жениться? – Васька присел на стул и, достав из кармана щегольской брегет «под старину», постучал ногтем по корпусу. – Восемьдесят лет, в могилу пора, а он жениться…