Проклятие Гунорбохора
Шрифт:
— Что ж, ты годишься на это. Так и передай своим дружкам…
Далмира хотела уйти, но старуха вскинула руку:
— Не торопись. Мы еще не закончили…
Она склонилась над алтарем, из лохмотьев извлекла огниво и ловко зажгла огонь в маленькой плошке. Судя по весело вспыхнувшему пламени, в ней было горючее масло. Старуха взмахнула рукой, огонь вспыхнул и потух, из плошки заструился серый дымок.
Она окурила алтарь, подошла к девушке и трижды обошла вокруг, что-то шепча. Остановилась и долго вглядывалась в лицо жуткими пустыми глазницами. Далмира отводила взгляд и
— Слушай, Далмира! — прошептала старуха, склоняясь над дымящейся плошкой. — Я вижу проклятие над твоей головой. Смерть идет за тобой по пятам, и она близка, как никогда…
Что она говорит?
— Ничто не поможет тебе. Издалека идет человек, чтобы убить тебя. И скоро вы встретитесь.
— Что за человек? — вырвалось у Далмиры.
— Ты не знаешь его, но берегись — он великий воин! Ах–х–х.
Колдунья вдохнула дым, а девушка с ужасом слушала ее.
— Оставайся со мной! — неожиданно сказала ведьма. — Оставайся здесь — и спасешься! Здесь великий воин не найдет тебя, и ты будешь жива…
Остаться с ней?! Нет. И мало ли что болтает безумная старуха? А быть может, это очередная проверка братьев?
— Я не останусь.
— О–о–о, ты не знаешь, от чего отказываешься! Я научу тебя всему, что знаю, ты будешь жить долго, о–очень долго, сможешь видеть сквозь землю и горы, сможешь править… У тебя есть асир? Дай хоть один асир бедной женщине!
— У меня ничего нет.
— Как жаль… Дай хоть что-нибудь! Платок или нож. Ведь у тебя же есть нож…
Далмира попятилась. Старуха внушала ей страх. Зачем меня к ней привели?
— Нет! — ответила девушка. Она помнила предупреждение Инсторна. — Я ничего тебе не дам.
— Они, они научили тебя! Дураки, они не знают, что обречены… Ладно, слушай, Судья… Ни ты, ни кто-то другой не уничтожите зло в людях… Потому что вы сами зло!
Голос старухи вдруг обрел силу, зазвучал уверенней и громче:
— Первый, кто выковал меч, выковал его не для добрых дел, и тот, кто его носит, своей смертью не умрет…
Ведьма расхохоталась.
— Ты хочешь быть Судьей, думаешь, что зло должно быть наказано, и ищешь справедливости? Глупая девчонка! Удар меча вызывает лишь ненависть, и не может кого-то исправить. Будешь делать добро или творить зло — люди все равно станут проклинать тебя, не жди от них благодарности…
Старуха замолчала.
— Уходи, раз не хочешь остаться, мне больше нечего тебе сказать, красноволосая…
Далмира молча поклонилась, повернулась и пошла обратно. Инсторн ждал у выхода из рощи.
— Кто она? — спросила Далмира.
— Отшельница. Иногда мы спрашиваем ее совета.
— Отшельница? По–моему, она ведьма!
— И ведьма.
— В Арнире ведьм казнят…
— У нас нет, — Инсторн помолчал, потом сказал:
— Она слепа, но видит лучше любого смертного. Если она отпустила тебя живой, значит, тебе можно верить.
— Что?
Инсторн смотрел прямо, не скрывая глаз:
— Ты должна простить нас. Так было нужно. Мы должны верить тебе, а ведьма видит душу человека.
—
— Никогда.
— Что?!
— Я пошутил, — Инсторн улыбнулся и поправил висевший на бедре меч. — Теперь я верю тебе, Далмира.
— Спасибо, — буркнула она.
— Идем. Аргерд ждет нас. Будет суд.
Далмира волновалась. Кого она станет судить? Что этот человек сделал, велика ли его вина? Она так измучилась вопросами, что была рада этой маске на лице. Она скроет ее неуверенность и чувства.
Судьи вошли в селение через ворота. Маленький поселок на десяток дворов, и ни забора, ни вала — граница далеко. Но дозорная башня есть. В каждом селении Пограничья есть такая башня, с нее предупреждают о набегах хелмаров или иной беде…
Далмира увидела, что спутники приосанились, движения их приобрели солидность и значимость — и последовала их примеру. Не торопясь, чинно и важно Судьи вышли на площадь перед домами.
Селян было не так много, в основном собрались мужчины. Далмира почувствовала косые любопытные взгляды, но и только — никто из мужчин не смел разглядывать ее дольше двух мгновений. Глядя на этих людей, Далмира успокоилась. Все будет хорошо. Мы станем судить по совести, и люди поддержат нас.
— Кто обвиняет? — проронил Аргерд.
— Я, — вышел вперед высокий худощавый селянин. Его лицо сразу не понравилось Далмире, но девушка решила отбросить догадки и судить по истине.
— Кого обвиняют? — спросил Инсторн.
— Меня, — вышел человек. И тот и другой не отличались от прочих селян ни одеждой, ни обувью. Широкие плечи, крепкие мозолистые руки. Что делить этим людям?
— Староста, почему ты не рассудил их? — спросил Аргерд. Староста, еще мощный старик, пожал плечами:
— Они просили Судей! Не доверяли мне, — от него несло острым запахом невыделанной кожи. Кожевенник, догадалась Далмира.
— Почему?
— Она моя дочь…
Дело в женщине! Высокий обвинял односельчанина, что тот встречался с дочкой старосты, которая обещала сердце и приданое ему, а теперь отчего-то не хочет его видеть.
— Я дарил ей браслеты и кольца, красивую одежду, — кричал высокий, — а он заставил ее меня бросить! И все мои дары пропали!
— Вот как! — закричала какая-то женщина. — Ты обещал жениться на мне, а сам дочку старосты обхаживаешь!
Толпа загудела. Инсторн ударил в било, прекращая шум и споры.
— Мы выслушаем всех, — сказал он. — И тебя, женщина.
Далмира слушала свидетелей и радовалась, что маска скрывает ее лицо. Люди, люди… И это вы считаете бедой и зовете Судей?
Ловкая девица охмурила двух парней, исправно получая от них подарки в счет будущей свадьбы. Причем взаимностью отвечала лишь одному — тому высокому, который, в свою очередь, обещал жениться на другой…
Высокий кричал и ругался, его беспокоили потерянные вещи и подарки. Брошенная им женщина кричала еще громче: она ревновала к дочке старосты, более завидной невесте, чем она. Лишь тот, кого обвиняли, не промолвил ни слова. Парень был печален и с болью смотрел на девушку, при всех так легко отказавшуюся от него.