Проклятие итальянского браслета
Шрифт:
– А у лягушки какие рукава? – ехидно осведомился Лев Иваныч. – Бабочка не рукавом махнула, это я оговорился, конечно, а крылом! А у лягушки крылья есть? Ну скажи, есть у лягушки крылья?!
– Вроде нету… – неуверенно пробормотал сбитый с толку Шамрай.
– Ничего, – покровительственно махнул рукой Лев Иваныч. – Она, – последовал новый кивок в сторону Алёны Дмитриевой, – тебе все объяснит и про крылья, и про лягушку, и про то, кто там каким рукавом машет, и про мельницы всякие, и сказочку расскажет,
И Лев Иваныч, грохоча по разбитому полу водокачки каблуками тяжелых, подкованных берцев, пошел на улицу. За ним потянулась его команда, унося мертвую Иму, уводя связанного Серого и поддерживая перебинтованного, но, к счастью, вполне живого Виталия.
– Погодите… – растерянно проговорила Алёна, опираясь на руку Шамрая и поднимаясь. Все тело у нее застыло и ломило. – Ой… А что мы тут искали-то, под звездами… под кривой старухиной скатеркой?!
– Ой, – сказал и Шамрай. – Совершенно забыли! – И схватил за рукав Серого. – Ну ты, колись дальше, коли начал.
Выражение лица Серого – о, было что-то неописуемое…
– Вот зараза, – буркнул он, глядя на Алёну. – Вот же зараза! Вспомнила-таки!
– Понятно, – хмыкнул Шамрай. – А ты думал, никто ни о чем не вспомнит, ты нам тут зубы заговорил, а потом вернешься и заберешь сокровище? Как бы не так! Мы все время о нем помнили, верно, Лев Иваныч?
– Само собой, – сказал Муравьев, явно бодрясь. – А как же? Я выходил только посмотреть, какая обстановка на улице. А сейчас начинаем подъем крышки. Эту, что ли, поднимать? – Он крепко потопал по круглой крышке, над которой на стене серебрилась надпись stars.
– Погоди ты, Лев Иваныч! – прикрикнул Шамрай. – Ты ее своим весом так вобьешь, что никакими силами потом не поднимем!
Лев Иваныч попятился от крышки и сделал знак рукой:
– Куйбышев, приступай.
Алёна тихо ахнула.
Подошел огромный парень, ничуть, ни статью, ни лицом, не напоминавший своего однофамильца-революционера. В руках у него было что-то вроде монтировки. Один ее конец он попытался подсунуть под крышку люка, но ничего не получилось.
– Ну что ты там возишься?! – проворчал Лев Иваныч, явно сконфуженный неудачей своего бойца. – Придется взрывать.
– Ты что, Лев Иваныч?! – конфиденциальным тоном поинтересовался Шамрай. – Да все эти развалины тогда рухнут – нам вовеки крышки не поднять из-под тонн кирпича.
– Нет-нет, не надо взрывать, крышку надо просто повернуть! – подсказала Алёна. – Вот в эту выемку что-то вставить и повернуть… может быть, получится?
– Может быть, может быть! – фыркнул Лев Иваныч. – Вечно у вас какие-то догадки странные, Елена Дмитриевна, вечно что-то такое непонятное.
– А вы попробуйте, – улыбнулась
– Зараза! – с еще большей пылкостью прокомментировал Серый. – Вот же сс…
– Ссспокойно! – прервал Шамрай грозным голосом. – Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Так что лучше заткнись.
Серый заткнулся, и отвернулся, и закрыл лицо руками, и тихо скулил… так он и не увидел, как была поднята крышка, как оттуда вынули пластиковый пакет, висевший на каком-то крючке… в пакете лежала коробка, обмотанная скотчем. Когда его раскрыли, внутри оказался еще один пакет, в нем еще одна коробка…
Все это снимал на пленку один из бойцов группы Муравьева.
– Смерть Кощея на конце иглы, – нервно хихикнула Алёна. – Игла в яйце, яйцо в утке, утка в щуке, щука в зайце, заяц в сундуке, сундук на дубе, а тот дуб Кощей пуще глаза бережет.
– Да нет, все проще, – пробормотал Лев Иваныч, открывая коробку – очень старую жестяную коробку с почти неразличимой надписью «Мокко Аравийский». Наверное, в ней когда-то хранился кофе. Но это было так давно, в невозвратные, далекие времена…
В коробке лежал синий шелковый платок – собственно, синим он был раньше, когда-то давно, а теперь покрылся пятнами ржавчины и вылинял.
Лев Иваныч развернул его… какие-то колечки латунные, пластинки, несколько прозрачных, как вода, камней, слишком крупных для того, чтобы быть драгоценными, а между ними…
– Ого, мой браслет! – воскликнула Алёна. – Интересно, мне можно будет его получить обратно? После окончания следствия, конечно. Там «волосатик», который мне очень нравится, он называется «Волосы Венеры» и очень хорошо влияет на творческое воображение.
– Наверное, это он повлиял на воображение этих придурков, – пренебрежительно кивнул Лев Иваныч на Серого. – Из-за чего сыр-бор горел, кто-нибудь мне скажет?! Какие-то обломки, извините за выражение… чего?
– Сампо, – вздохнул Данила, в лице которого читалось немалое разочарование. – Вообще-то я ожидал большего…
– А я нет, – улыбнулась Алёна. – Не обладание сокровищем распаляет воображение, а мечта о нем!
– Это, конечно, сказала Агата Кристи, – хмыкнул Шамрай.
– Нет, – покачала головой Алёна. – Это я.
– Так, идите все отсюда, не мешайте, – заворчал Лев Иваныч. – Нам нужно все запротоколировать, еще раз все вокруг заснять, а вы тут топчетесь.
Данила, прощально кивнув, ушел первым – печальный, разочарованный…
– Я тогда тоже помчался? – спохватился Андрей. – Давно пора, уже опоздал! Меня Катерина потеряла небось.
– Андрей… – Алёна поцеловала его в традиционно-небритые щеки. – Спасибо тебе!
– Ты спасибом не отделаешься, про роман не забудь, в котором меня опишешь, а то мать очень любит читать твои книжки про меня.