Проклятие китайского колдуна
Шрифт:
Я плыла в каше из копошащихся насекомых, словно слепой ныряльщик. Сил у меня оставалось еще на несколько движений, а после того, как эти движения я проделала, оказалось, что на один рывок я еще способна.
Потом был еще один рывок, а после него еще два. Быть может, четвертый стал бы для меня последним, но он не понадобился.
Все вдруг закончилось.
Куда-то пропал подземный коридор, сотни тварей, идущих за мной по пятам – я оказалась одна на абсолютно плоской поверхности ледяного поля – а сверху на меня давило низкое свинцово-серое
По ногам потянул промозглый ветер.
Не в силах больше выносить все этого кошмара, я сжала ладонями виски и закричала.
* * *
«Не знаю, что со мной происходит, – подумал Николай Николаевич, откидываясь на спинку заднего сиденья личного автомобиля, – вроде все в порядке с бумагами, и собранные Ковалевым материалы о Якове Семеновиче содержат сугубо положительные оценки… Но… Что-то все-таки мешает мне приказать начать перевод второй части денег. Что – мешает. Но что»?
– Николай Николаевич! – позвал его шофер.
– Чего тебе? – недовольно поморщившись от того, что его отвлекли от мыслей, спросил Николай Николаевич.
– Еще целый час до назначенного времени, – сообщил шофер, – похороны в три часа дня, а сейчас только… тринадцать ноль-ноль. Ехать полчаса от силы.
– Ну и что?
– Покружить по городу? – предложил шофер. – Я вижу, что вы над чем-то размышляете, так вот я подумал, что вам, наверное, нужно побыть одному и…
– Да, я размышляю, – с досадой повторил Николай Николаевич, – а ты меня отвлекаешь!
– Изви…
– Поезжай прямо домой к Ковалеву, – приказал Николай Николаевич, – нужно еще с его родителями поговорить. С женой, детьми… Я все-таки старинный его друг, не могу же я прибыть на похороны в пятнадцать ноль-ноль, мне нужно… Ну да, не рассуждай. Поехали. И прикури мне сигарету, будь добр.
– Слушаюсь, – ответил шофер, уже успевший десять раз проклясть себя за то, что осмелился лезть в личную жизнь своего босса.
«Да, – подумал Николай Николаевич, затягиваясь сигаретой, – все мои сомнения из-за того, что Ковалев. Черт возьми, его смерть спутала мне все мысли. Я таким мнительным стал… Но все-таки нужно провести еще одну проверку для Якова Семеновича. Или нет? Нет, нет, нужно… Вот как раз Федору Михайловичу я это дело и поручу…»
* * *
Первое, что он почувствовал – пропала отвратительная изнуряющая жара. Холод и ледяной ветер сменил ее.
Он поднялся на ноги, осматриваясь. Когда глаза его привыкли к темноте, а сознание более или менее приноровилось воспринимать окружающую действительность, он понял, что стоит посреди абсолютно пустого пространства, под его ногами навечно и намертво смерзшийся лед, а вокруг него метет пурга – и, хотя из-за пурги и темени не было видно ничего на расстоянии вытянутой руки, он откуда-то знал, что совершенно один в этом мире.
Толстяк сделал несколько шагов и вдруг на минуту остановился, прислушиваясь к новым ощущениям. Было очень холодно, но этот холод нравился Толстяку. Еще через несколько шагов Толстяк заметил вдруг, что совсем обнажен, открыт в своем
Клубы метели заменяли ему теперь одежду, но Толстяк чувствовал, что не нуждается в ней – движения его стали легки и свободны – Толстяк вытянул руку и, подчиняясь его случайной мысли, снежные крупинки закрутились между его пальцев – и унеслись в непроглядную тьму – вверх.
– Что это? – прошептал Толстяк. – Что означает это новое? Я чувствую себя таким сильным… я чувствую себя всемогущим. Мир вокруг меня может изменяться по первому моему движению, по первой моей мысли… Этот мир… мой?
Он остановился, пораженный этой новой мыслью. Потом резко взмахнул руками и на несколько мгновений возвел у себя над головой снежный смерч невероятной силы и величины.
Он даже не удивлялся такой перемене своего душевного состояния. Теперь Толстяк никого не боялся, о своем хозяине он даже и не думал.
Толстяк засмеялся и прокричал в испещренную белыми снежными молниями темноту:
– Этот мир – мой! Этот мир – мой!!!
И пошел вперед, сопровождаемый вихрями сумасшедшей пурги, чувствуя уже позади себя свист кожистых крыльев, узнавая этот свист, хотя никогда раньше его не слышал – и радуясь этому…
Глава 8
Время потеряло для Толстяка то значение, которое оно имело в другом, ненавистном для него мире. Он уже целую вечность шел сквозь пургу и вместе с пургой – над его головой кружились твари – Толстяк несколько раз поднимал вверх руку, чтобы приласкать кого-то из своей свиты.
Пурга постепенно начала стихать, и очень скоро Толстяк смог увидеть, что впереди его ждет уже не пустое пространство, а гордо высящиеся скалы, искрящиеся миллионами ледяных кристаллов. Толстяку даже показалось, что он различает – силуэты башен неприступной ледяной крепости.
Он вынужден был остановиться, чтобы немного успокоиться и отойти от внезапно охвативших его чувств.
– Да, – прошептал он, – теперь я знаю, кто я такой. Я знаю, где я родился и где мне нужно было жить… Я… – но тут мысли его внезапно прервались, и Толстяк почувствовал, как что-то чужое вливается в его сознание, будто потоки ледяного ветра, невесть как забравшиеся внутрь его черепа.
Толстяк оглянулся по сторонам. Пурга стихла совсем.
Он поднял голову вверх – только черное небо и больше ничего. Толстяк даже и не заметил, как разлетелись черные птицы.
Он остался совершенно один и вдруг ему стало не по себе. Небо низко загудело и, когда Толстяк вновь поднял голову, он с ужасом заметил, что небо будто опускается на него.
Закричав от невыносимого страха, Толстяк упал на колени и закрыл голову руками.
– Кто ты? – стуча зубами от ужаса, прохрипел он. – Значит, я не один здесь? Значит, этот мир принадлежит уже кому-то, кто может… кто, может быть, не захочет, чтобы я оставался здесь и решит меня изгнать… О, нет, только не это!