Проклятие Матери гор
Шрифт:
Грогар рассмеялся.
– Вот-вот! Откушай «съедобных» травок, что ты с таким усердием собирал.
Лунга с достоинством выпрямился.
– Спасибо, я не голоден. Я… заплакал, потому что… потому что вспомнил грустную историю.
– Расскажи.
– Нет, Лилия. Она очень грустная.
– Осень-осень?
– Невероятно просто грустная, принцесса моя, – ответил за него Грогар. – Поверь, Лунга умеет нагнать тоски.
– Но мне скусно.
– Ты поспи, милая.
– Не хочу спать. Пусть Лунга рассказет
– Не капризничай! Историю тебе расскажет наш любезный ученый, только позже. Он, как оказалось, мастак по этой части. А пока дай мне с ним поговорить.
Девочка обиженно отвернулась, и Грогар продолжил донимать Лёлинга.
– Скажите мне, любезнейший. Вот вы с Лунгой утверждаете, что предсказания Гогоша – суть истинная правда.
– Да, так и есть. То, что случилось после смерти Гогоша, описано во множестве хроник.
– И что?
– Простите?
– Сколько эпидемий случалось за все время существования человечества? – сказав это, Грогар нахмурился, словно вспомнив о чем-то. – Эпидемии были, я уверен, и до казни Великого Безумца. Да что удивительного! То были Темные века! Люди жили, будто свиньи…
– Вы преувеличиваете. Как свиньи они не жили. Но насчет эпидемий… Пожалуй, в ваших словах есть рациональное зерно. Полагаю, сам факт случившегося мора еще ничего не доказывает. Должен признать – вы на удивление рассудительны, господин ярл.
– Не только слуга мой балуется учеными книжками. – Грогар с достоинством поклонился ученому. – Ну а что насчет колдуна? Как вы его назвали? Виктор Хорн.
– Вот тут вы меня не одолеете. Все, что я рассказал вам о колдуне, – правда. В смысле, это все, что я знаю. Источники могут и врать, но от себя я ничего не прибавил.
– Допустим, – задумчиво сказал Грогар, – культисты, в чьи лапы так коварно бросило нас провидение, по-своему, извращенно, поклоняются колдуну и Матери Гор. Вы жили среди них и не зря нам рассказали о ведьме. Но ведь надо быть совершенно безумными, чтобы поднять руку на лицо, состоящее в кровном родстве с королем! На представителя древнейшей во всем Форнолде фамилии! Я ведь назвался им! Они что, не понимают, что моя гвардия, мой несравненный Рийго повесит их, не моргнув и глазом!
Лёлинг усмехнулся.
– А каковы шансы, что в этой глухомани окажется родственник короля? Представитель древнейшей во всем Форнолде фамилии?
– Ха, вы правы. К сожалению. Откуда этим немытым мужланам знать, что я – это я? Увы, вы правы. Но вот что меня интересует. Один из мужиков болтал о каком-то беконе и персте, что живет на дереве. Как думаете, о чем он говорил?
– Как знать? О какой-то жертве вроде нас. Может, о каком-нибудь отшельнике из здешних лесов.
Грогар с сомнением покачал головой.
– Может быть, может быть...
15
Вскоре
Грогару стало его отчаянно жалко, беднягу. Что-то сильно сдал он за прошедшие сутки. «Сидеть бы тебе у себя в университете в блаженном неведении относительно всей этой ерунды, над которой мы еще посмеемся… Может быть».
Рядом мирно спала Лилия, обняв его руку. «Такая горячая», – подумал он. Пухлое личико, губки надула, щека, прижатая к плечу, вспотела. Она похожа чем-то…
И тут Грогар вспомнил сестру, младшую, умершую от черной оспы два года назад. И вспомнил только ее – восьмилетнюю Марту, хотя болезнь унесла жизни и их родителей.
«Ты не должен туда ехать! – кричала Миранда. – Там смерть! Это проклятое место! Ты же умрешь!»
«Пустяки, – отвечал он. – Мне не смерть страшна. Я страшусь больше не увидеть их. Отпустить их, не попрощавшись…»
«Ох, ну какой же ты дурак». – Миранда устало махнула рукой. Она знала его очень хорошо. Порой любая глупость, попросту блажь, звучала в его устах как приговор самому себе. Тут уж с ним было не совладать. Но вместе с тем ему всегда чертовски везло. Чертовски.
И он приехал туда, в Мрамк, где родился, где жили его отец, мать и… Марта. Столичный франт, вырядившийся, как петух, приехал в царство смерти и застал сестренку на последнем издыхании. Он даже не поинтересовался, что с мамой, с отцом, – они к тому моменту уже умерли.
Да и не у кого было спросить. Все выжившие ушли.
Замок был пуст, заброшен, и только в детской, в сумраке, в тоске, бесконечно одиноко лежала Марта. Он, будто маленький мальчик, робко, боязливо подошел к ее ложу.
Взглянул на нее и… малодушно вскрикнул, отшатнулся. Она выглядела страшно. Все лицо было сплошь усеяно засохшими гнойниками, рот приоткрыт, обнажая редкие черные зубы, роскошные когда-то волосы частью выпали, частью свалялись в паклю, из глаз текли кровавые слезы.
Грогар заплакал. Он схватил ее руку – и безрассудно поцеловал в губы. Он звал ее. Звал, уже отчаявшись.
И она ответила.
– Грогар, – еле слышно прошептала она, открыв залитые кровью глаза.
– Что? Что, милая?
– Живи.
– Не умирай… Не умирай, прошу тебя. Не умирай!
– Живи…
Ее рука выскользнула из судорожно сжимавших ее пальцев и мертво свесилась с края одра.
«Живи…»
И он жил. Болезнь, уничтожившая все поместье, каким-то чудом не зацепила его. Он вернулся и в первый раз в жизни увидел, как холодная, надменная, где-то даже жестокая Миранда плачет.
«Ах, чтоб меня, – подумал Грогар, ощущая подступающий к горлу ком. – Что я так раскис-то? Ну что, что я так раскис?»