Проклятие рода Плавциев
Шрифт:
— «Пойдешь, вернешься, не умрешь на войне!» [40] предсказано было одному бедняку, который потом, надо ли пояснять, сложил голову на поле битвы, — добавил Аврелий. — А разгневанным родственникам оракул объяснил, что пророчество следовало понимать так: «Пойдешь, не вернешься, умрешь на войне!»
— Так что, в конце концов, сивилла всегда права, — заключила Помпония.
— Теперь, возвращаясь к рыбам, птицам и насекомым, думаю, что знаю, как нужно толковать эти загадочные слова, — заявил сенатор и вскоре, приглашенный в покои несчастных родителей, получил тому подтверждение.
40
По
— Все предсказано еще тогда… — проговорил старый, убитый горем Плавций, опираясь на руку жены. — Значение пророчества слишком понятно, сенатор. Садись, расскажу.
И Публий Аврелий еще раз выслушал историю германской рабыни.
— Я посадил в саду два дерева, это мои законные сыновья, и они засохли, — печально произнес Гней. — Но мое семя проросло в другом месте — в жилище рабов: пышно разросшееся в огороде фиговое дерево — это Сильвий!
Паулина, которая всегда умела владеть собой, не сдержала нервного жеста.
— Аврелий, попробуй образумить его: он хочет назначить его своим наследником! Сильвий — достойнейший молодой человек, ничего не могу возразить, но разве этого достаточно, чтобы передать ему все — и имя, и состояние…
— Нельзя противиться воле рока, Паулина! — смиренно произнес старик. — Ты всегда оставалась рядом со мной. И прошу тебя, поддержи меня и теперь. То, что я собираюсь сделать, не отвечает твоим убеждениям, знаю, что все меня будут осуждать, но Сильвий — моя кровь, даже если родила его женщина из варварского племени!
— Тебе будет трудно оформить признание его сыном, — заметил Аврелий.
— Нет. Его мать давно получила свободу, значит, по закону Сильвий рожден свободным. Ничто не мешает узаконить его, если такова моя воля. Я намерен оставить ему все, что у меня есть. Оракул предвидел это еще прежде, чем Сильвий появился на свет! Аппиана прочитала пророчество, но не смогла понять его значение.
— Твоя первая жена когда-нибудь говорила что-либо об этом пророчестве?
— Нет. Аппиана каждый день обращалась к прорицателям, как раз в то время, когда Тиберий категорически запретил любые гадания. Она была очень впечатлительной, бедная женщина, и довольно невежественной. Она знала, что я не одобряю это ее увлечение, и остерегалась говорить со мной о нем. Но я ошибался в своем неверии. Самой судьбой записано, что сыновья мои умрут прежде времени и Сильвий станет наследником Плавциев.
Паулина молчала не шелохнувшись.
— Супруга моя, ты оказалась лучшей из жен, я не заслужил такого счастья… И с тех пор, как я понял это, для меня не существовало других женщин, только ты. Помоги мне и в этот раз, прошу тебя!
Матрона с любовью посмотрела на старика и грустно кивнула в знак согласия:
— Да будет так, Гней. Ты вправе завещать кому угодно, что тебе принадлежит. Но обещай, что не забудешь Плаутиллу и моего сына Фабриция. Он совсем без средств, но считает недостойным своего имени заниматься какими-то делами. Оставь столько, чтобы он мог спокойно продолжать военную службу.
— Я позабочусь о нем и о дочери тоже, — заверил же старый Плавций. — Но этот дом, который я строил с такой любовью, мои поля, мои садки для разведения рыб… Все это должно перейти Сильвию вместе с именем семьи. Плавций Сильван — так будут звать моего сына и наследника!
Паулина смиренно склонила голову.
— Пусть будет воля твоя, муж мой, — тихо ответила она. — Если ты так решил, я позабочусь, чтобы воля твоя
Аврелий взял восковые дощечки [41] и терпеливо принялся составлять новое завещание и множество дополнений к нему, дабы документ было невозможно опротестовать. На этом Гней Плавций, хорошо зная пасынка, особенно настаивал.
41
Римляне писали на дощечках, покрытых тонким слоем воска. Палочка для писания называлась стилем. (Прим. ред.)
Наконец на таблички поставлены печати. Крылатый змей, символ Плавциев, опустился на них, подтвердив последнюю волю завещателя. Затем старый Гней, усталый от горьких переживаний, удалился в свою комнату.
Оставшись наедине с Паулиной, сенатор неуверенно посмотрел на нее.
— Ты не убежден, Аврелий, — заключила матрона.
— Нисколько, — ответил он, покачав головой. — Не верю в оракулов, пророчества и прорицания. И великий Эпикур тоже предостерегал от гаданий, утверждая, что они не имеют никакого отношения к реальной жизни, впрочем, как и сны, которые многие считают посланиями небес… Между нами, Паулина, даже само существование богов мне всегда казалось маловероятным, притом что, как настоящий римлянин, я спокойно клянусь именем Августа и соблюдаю умилостивительные обряды, предписанные древними обычаями отцов. Но это говорит только о моей добропорядочности как гражданина, а не о личной вере. К счастью, в Риме каждый волен верить в какого угодно бога или, напротив, вовсе ни в какого, главное, чтобы не нарушать законы.
— Тебе не кажется, что уж очень скептически ты смотришь на мир? — спросила Паулина. — Будущее покоится на коленях богов, которым оно, конечно же, известно…
— Но они вовсе не спешат поделиться своим знанием с нами. Убежден, Паулина, ты и сама сомневаешься во всех этих прорицаниях, однако предпочитаешь делать вид, будто веришь им, вместо того чтобы подумать о гораздо более страшных объяснениях внезапных смертей, случившихся в вашем доме.
— Что ты имеешь в виду? — спросила женщина слегка дрогнувшим голосом.
— Убийство, моя дорогая, убийство.
— Нет! — вскричала матрона, зажимая себе уши. — Ты и думать об этом не должен, Аврелий! Мы же одна семья…
— Ну и что? — цинично прервал ее сенатор. — Большинство убийств совершается именно в семьях. Где, как не в стенах родного дома, среди людей, живущих бок о бок, возникает самая яростная ненависть, вспыхивают самые жгучие страсти, рождаются зависть, ревность, жадность… Императорская семья — подтверждение этого: сколькие из рода Юлиев-Клавдиев умерли от старости, а сколькие — от кинжала и яда?
— Хватит! — простонала матрона. — Даже подумать не могу, что…
— Нет, ты веришь в судьбу не больше меня, Паулина, и ты не одобряешь решения Плавция! — твердо заявил Аврелий.
— Это верно, — согласилась женщина. — Но он так хочет. Может быть, мои взгляды устарели. Я — старая патрицианка и привыкла думать, что предки важнее потомков. Признаю — Сильвий достоин похвалы, если учитывать его происхождение. Кроме того, я же сама его воспитала, я уважаю его ум, его серьезность, по многим причинам я всегда предпочитала его другим сыновьям Гнея. И я вполне уверена, что он достойно выполнит свои обязанности и будет управлять имением лучше, чем это делал бы никчемный Секунд или мой сын Фабриций, которого интересует только война. Но при всем при этом я не могу забыть, что Сильвий рожден рабыней!