Проклятие рода
Шрифт:
– Чует мое сердце, Любавушка, что-то не так все! – Призналась в сердцах княгине девке верной, когда та помогала разоблачиться в опочивальне. Любава прильнула к ней:
– И мне тревожно, княгинюшка. Но с тобой я, ни на шаг не отойду, беречь буду.
– Полноте, Любава, - усмехнулась Соломония, но растрогалась преданностью девичьей, - что со мной может случиться. Я ж княгиня великая. Муж мой государь всех земель русских. – Себя больше успокаивала.
– Я с девкой одной дворовой говорила… - Любава на колени встала, обхватила ноги княгини, - она сказывала, с утра они были… коней
– Ну вот, видишь… догоняем, а догнать никак не можем.
– Только девка сказывала, что великого князя она не видела! – Любава снизу вверх посмотрела прямо в глаза Соломонии. – Владыка был, а великого князя не было с ним! – Повторила.
Кольнуло сердце княгини, но вида старалась не подать:
– Что с того, что не видела? Может ли дворня всех узреть?
– Всех не всех, но великого князя…
Утром не удержалась Соломония, спросила таки Шигону, пред тем, как в возок сесть:
– А где князь то мой? Сказывают, митрополит один проезжал.
Поджогин заулыбался:
– Княгиня, на то он и великий князь, чтоб самолично решать с кем ехать. Может, наскучил ему наш владыка Даниил, может, вперед поскакал, посмотреть, как Покровский монастырь отстроили к его приезду. Сколь даров-то им пожаловано было, сама знаешь.
В путь тронулись, Шигона отстал малость, плетью махнул пса верного сотника Охрюту подзывая. Невысокого роста, широкоплечий, с характерным разрезом глаз – из татар казанских крещеных, Охрюта крутился впереди, но увидев знак, поспешил на зов. Поравнялся с хозяином, поехали рядом, стремя в стремя.
– Откуда княгиня могла знать, что митрополит был здесь без князя?
Сотник поцокал языком, сморщился:
– Думаю, девка княгинина донесла. Видел, как крутилась с дворней. Взять бы ее и… – Охрюта выразительно показал, чтобы он с ней сделал.
– Возьмешь, когда велю! А ныне слушай… - сотник подобрался весь, в лицо хозяину заглядывал. Поджогин ехал, сосредоточенно вперед смотря. – Поскачешь быстрее, посмотри, чтоб все готово было. Стражу всю поменяй, митрополиту скажешь…, а ну его, - махнул рукой, поправился, - игуменье скажешь, всех со двора вон, сама встретит, до хором княжьих проводит. Владыка пусть в соборе дожидается. Девку… - прищурился, - девку выманить от Соломонии надобно… скажи игуменье, пусть поразмыслит, как… Девку схватить, но не убивать, сам после решу, что с ней делать. И чтоб кони, кони княжеские во дворе привязаны стояли! Понял, пес?
– Будет сделано, хозяин!
– Гони! – Сотник стегнул лошадь, присвистнул и понесся вперед, обгоняя всех. Двое воинов отделились от отряда и поскакали за ним.
На четвертый день добрались и до Суздаля. Дело к закату уже было. Неторопливо въехали через Святые ворота, церковь надвратная Благовещенская, такая вся маленькая и изящная, словно игрушечная, казалось, приветливо кивнула Соломонии своей главкой. Из камня сложена, а вся узорчатая, будто не каменщик, а столяр искусный делал. Княгиня улыбнулась в ответ и перекрестилась:
– Ну вот, Любава и добрались, наконец! А вона и кони княжеские – показала рукой на двор. – А ты говорила…
Девушка тоже коней увидала, но недоверчиво покачала головой. Кони, мол, не князь…
За
Шигона с коня спрыгнул, поводья холопу отдал, помог княгине выйти.
– Вон, – показал в глубь двора, там опираясь на посох, шла к ним навстречу монахиня, - игуменья спешит к тебе. Позволь удалиться, узнать, как там, господин наш, великий князь московский. – Склонился в поклоне почтительном.
– Ступай себе, Иван Юрьевич! – отпустила его Соломония, разомлевшая от дороги дальней. – Мне и игуменьи довольно будет.
Шигона не заставил себя упрашивать и тут же куда-то исчез, а вместе с ним и воины его разошлись, несколько конюхов уводили прочь лошадей.
Игуменья Ульяна, старица лет шестидесяти, с морщинистым лицом, но удивительно проницательными и зелеными глазами, сверкнувшими вдруг из тени куколя, стояла перед Соломонией, опираясь на кривой черный посох. Поклонились друг другу почти одновременно. Старуха назвалась, но так тихо, что Соломония не расслышала.
– Не знакома. Видно недавно здесь. – Подумала княгиня. Оглянулась по сторонам, опять удивилась безлюдности и тишине монастыря:
– А где все сестры, матушка? – спросила игуменью.
– На молитве. – С поклоном ответила старица. – Дозволь тебя проводить, великая княгиня, отдохнешь с дороги, а после в соборе ждут тебя. Как зазвонит колокол, так и пожалуй.
– Князь с владыкой? – переспросила.
– Всё там! – уклончиво ответила игуменья и повернулась, жестом предлагая следовать за ней. Соломония вместе Любавой пошли через двор.
Проводив в келью, что предназначалась княгине, игуменья вдруг попросила ее:
– Дозволь девке твоей со мной отлучиться. Передать тебе кое-что хотела, да по старости забыла, прости великодушно.
Любава метнула тревожный взгляд на княгиню. Не хотелось, ой, как не хотелось ей оставлять Соломонию одну. Но княгиня милостливо разрешила:
– Ступай, Любавушка, я подожду.
Покачав головой недовольная девушка подчинилась и последовала за старухой. Только в полусумрак двора вышли, как отделились от стены две тени, сзади набросились. И крикнуть не успела – один рот зажал, другой обхватил руками так, словно обручами железными стиснул, поволокли куда-то. Игуменья даже не обернулась, побрела себе дальше. На ступенях соборных ее поджидал Поджогин: