Проклятие рода

Шкваров Алексей Геннадьевич

– Во имя Сына, Отца и Святого Духа, Аминь! – Владыко крестообразно выстриг волосы, прикоснулся к поникшей главе. – Нарекаю тебя, сестра новопосвященная, именем София.

– Все, святой отец? – Шигона был наготове в любой момент вмешаться.

– Да, да. – Забормотал митрополит.

Игуменья метнулась куда-то в сторону и принесла черный подрясник. Вдвоем со служкой они с трудом воздели бывшей княгине руки и через голову с грехом пополам натянули на несчастную женщину ее новое облачение.

– В келью! И под караул строгий! – распорядился Шигона. Игуменья

обернулась, откуда-то из темноты выскользнули две дожидавшиеся конца таинства монахини, перехватили из рук изнемогавшего уже служки тело новоиспеченной сестры Софии и понесли ее прочь из собора.

– Ну вот и все! – Шигона к образам обратился, перекрестился широко и истово. – Прости мя, грешного, Пресвятая Богородица! – И повернулся на выход, бросив на прощанье остававшимся, и плетью на пол с тряпьем окровавленным, указав. – Уберитесь здесь!

Выйдя на улицу, прислонился к дверям, хлебнул жадно воздуха морозного, рванул ворот на груди, перекрестился трижды:

– Господи! Что творю-то? Прости грешного! – С плетки медленно сползала кровь, капля за каплей разбиваясь о камень паперти…

Из темноты вынырнул Охрюта, взбежал по ступеням, смотрел по-собачьи преданно.

– Пошли в башню. – Кивнул ему.

В тепле, уселся на лавку, к стене откинулся. Сотник услужливо снедь выставлял на стол. В противоположном углу что-то зашевелилось на полу, застонало. Когда входил даже не заметил Поджогин. Глянул вопросительно на Охрюту. Тот метнулся в угол, схватил, поднял и на ноги поставил. Девка. Та самая. Связана, в рот кляп забит, простоволосая, пряди на лицо сбились, но видна свежая ссадина во всю щеку. А глаза, глаза-то сверкают ненавидяще.

– Вот! – осклабился Охрюта. – Аки кошка дикая. Кусаться еще удумала.

Поджогин молчал, пытливо вглядываясь в лицо девушки. Махнул рукой, чтоб ближе подвели. Снова рассматривал. Извивалась вся, от пут освободиться пыталась. Да куда там! Поджогин вспомнил, как дерзко смотрела на него давеча… Чуяла девка! Вспомнил и как выпороть хотел, а потом воинам отдать на потеху… Только схлынула злоба. Там, в соборе осталась… Выдохся Шигона.

– Что же делать-то с тобой, девка? – продолжал рассматривать непокорную. – Не хочу ведь смерти твоей… - вдруг подумал. Охрюта с ноги на ногу переминался, смотрел жадно на девку, ждал, когда хозяин отдаст ему. Хороша! Эх, хороша! И грудь высокая, и стан тонкий, как лоза… Сперва сам натешится, после воинам отдаст, а далее, как Шигона велит – либо камень на шею и в речку, либо петлю, да на дерево. Но хозяин размышлял по-другому:

– Выдь-ка вон! – Приказал.

Охрюте даже почудилось, что не расслышал. Переспросил:

– Чегой?

– Вон говорю! – повторил громче дворецкий.

Изумился сотник, но делать нечего – вышел.

– Слушай меня, девка… - наклонился к ней. Впилась глазами карими. Замерла. – Слушай, и не перебивай. Коли обещаешь не дерзить, не хулить словами, не бросаться, кляп вытащу и веревки развяжу. – Вспыхнула вся, но подумала и кивнула. Шигона поднялся тяжело, шаг к ней сделал, протянул руку, освободил рот. Задышала тяжело. Взял ее за плечи к себе спиной

развернул. Нож на столе подобрал, разрезал путы. Снова к себе лицом оборотил. Девка разминала затекшие руки, волосы спутанные пыталась прибрать, пригладить – платка-то не было.

– Сядь! – ногой пододвинул табурет. Села. Сам опустился на скамью, взял ковш, налил кваса, протянул. – Напейся! – Опять послушалась. Пила жадно, потом рот оттерла аккуратно ладошкой, на стол ковшик поставила. Шигона на стол кивнул, на снедь нехитрую:

– Ешь, коли хочешь

Головой мотнула. Нет, мол.

– Ну как знаешь…

– Слушай меня, девка… - Шигона сидел по-прежнему откинувшись к стене. – Нет боле твоей княгини… – Любава побледнела вся смертельно, подниматься было стала, рот открывался в крике, но не успела, - монахиней она стала. – закончил Поджогин. Девка рухнула обессилено на сиденье. Смотрела испуганно. Выдавила чуть слышно:

– Как?

– Обычно. Постриг приняла. Нарекли ее теперь сестрой Софией. И жить она ныне здесь будет. И до скончания века своего.

– Насильно? – Девка снова напряглась.

– А это как хочешь понимай… - пожал плечами Поджогин, взял со стола горбушку отрезанную, крупно посолил, вцепился зубами крепкими, заходил скулами. Любава смотрела на него не мигая – ответа ждала.

– Когда воля княжеская, то хоть силком, хоть с любовью, а исполнена должна быть. – Пояснил, прожевав.

– Княжеская? Но где же князь? Его же не было здесь? – Не унималась девка.

– А зачем ему здесь быть? – Удивился Поджогин. – Ты вроде не глупа, а не смекаешь. Князь в Москве, али на охоте. Надобно ему, что ли проверять, как его волю исполняют.

– Значит, ты с самого начала знал? – Любава опустила голову, закрыла лицо руками.

– Вестимо… - Кивнул.

– А что ж княгиня? – Встрепенулась опять.

– Да ты не о княгине пекись… - поморщился Шигона, - о ней теперь Господь позаботиться, ибо сестра она нынче Его…, и не о князе – он жену себе новую ищет, которая царевича ему выносит…, о себе, девка, думай…

– А вот оно что… - протянула насмешливо. Замолчала, отвернувшись.

– Так что ж с тобой делать? – Произнес задумчиво. – Ума не приложу…

– Что хочешь, то и делай. Мне без разницы. – Буркнула, не поворачиваясь.

– Тебе лет-то сколь?

– Шестнадцать! – чуть слышно ответила.

– Мать, отец?

– Сирота я.

– Эх!
– Замолчали оба.

– Отпустить я тебя не могу, а убивать – не хочу, но и здесь оставаться тебе нельзя. А продам я тебя! – решил, наконец.

– Кому? – вспыхнула девка, сверкнула очами.

– А сама выбирай. Или татарину, или ляху, или немцу свейскому. Кого выберешь… Я сказал: на Руси тебе не быть! – Произнес твердо. После добавил помягче. – Уедешь за моря, может, и счастье свое обретешь, сказывают там неплохо.

– Что-то ты раздобрился… - опять насмешливо спросила.

– Да сам на себя дивлюсь… - пожал плечами, усмехнулся. Но построжел. – Решай быстро!

Любава выпрямилась, задышала часто, тонкие ноздри трепетали. Бросила коротко: