Проклятие рода
Шрифт:
– Играю для вас одной, моя госпожа и повелительница!
Ах, как же он играл… Как пела и плакала скрипка, но то были слезы не страданий, а любви и счастья, заставляющие трепетать и сердца и плоть.
– Твоя королевская милость, проснись, умоляю, и ты, ясновельможный пан, проснись… - не унималась глупая Малгожата.
– Это еще кого она будит? – Удивилась принцесса, чарующие звуки музыки затихли, сон потихоньку стал отступать…
– Да проснитесь же вы! Сюда идет его милость король! – Вскричала, не выдержав, служанка.
Катаржина мигом села на кровати, машинально подтягивая к груди тончайшую простынь, дабы прикрыть наготу, и тут же посмотрела направо, где с ужасом обнаружила, что она не одна в постели, а с обнаженным молодым человеком. В другое время она бы еще разок оценила всю привлекательность и мужественность
– Пан, ты кто такой? Что ты тут делаешь? – Катаржина резко спросила случайного любовника. Искать заветный перстень Сфорца, который она использовала в подобных ситуациях, было некогда, да она и не вспомнила сейчас о нем.
– Я, я, - от неожиданности юный шляхтич стал заикаться, - я - пан…
Не дав даже договорить и представиться тому, с кем предавалась любви и делила ночью ложе, принцесса грубо перебила его:
– Пошел вон отсюда! – Как его звали, Катаржину интересовало меньше всего.
– Но, ясновельможная панна…
Этот идиот не понимает! Принцесса взорвалась:
– Ты пытался изнасиловать меня, и жить тебе осталось ровно столько времени, сколько хватит довести тебя до плахи! Исчезни и никогда не вспоминай мою милость!
Испуганный шляхтич скатился с кровати, подхватил в охапку одежду и, как был нагим так и выскочил в указанную верной Малгожатой потайную дверь, скрытую за портьерой. Другая служанка Агнешка уже помогала госпоже одеть ночную рубашку. Катаржина быстро пересела за туалетный столик перед огромным венецианским зеркалом. Выпроводившая мимолетного любовника и успевшая вернуться Малгожата накинула на плечи принцессы голубую накидку из тончайшего шелка, отороченную драгоценными соболями, и взялась было за гребень, чтобы причесать госпожу, когда за спиной прозвучало:
– Его королевская милость, Сигизмунд Август!
Принцесса поспешно встала и повернулась к дверям. Служанки спрятались за ней.
– Твоя королевская милость… - Катаржина присела в реверансе и, склонив головку, почтительно приветствовала появившегося в дверях короля. Сигизмунд выглядел ужасно, обрюзгло и даже неряшливо. Нет, это не была вина камердинера или портного. Король словно нарочно сутулился, и великолепный дорогой наряд, исключительно подогнанный по фигуре, просто повис мешком. Осунувшееся лицо, тяжелые, с синевой мешки под глазами, потухший взгляд, заострившийся нос, плотно сжатые пересохшие губы свидетельствовали или о болезни или… длительном запое монарха.
Король с трудом переступил порог покоев принцессы, пошатнулся, но был тут же услужливо поддержан за локоть сопровождавшим его камердинером. Другой слуга успел подставить кресло, Сигизмунд тяжело опустился на сидение, разбросав длинные тощие руки по подлокотникам, и едва заметно махнул кистью на приветствие Катаржины.
– Сестра… - Он тяжело вздохнул, осмотрелся по сторонам, будто выискивая кого-то или чего-то в глубине покоев.
– Вина? – Догадалась Катаржина.
– Да! – Шевельнул головой король и нетерпеливо протянул руку.
Принцесса остановила строгим взглядом Агнешку, кинувшуюся было к столику, где виднелись серебряные бокалы и изящный высокий сосуд, подошла, налила вина, сама поднесла королю.
Сигизмунд жадно выхватил бокал из рук сестры и тут же опрокинул содержимое в рот. Вино пролилось рубиновыми струйками по усам, бороде, каплями сорвалось на золотистый камзол. Один из королевских слуг тотчас промокнул испачканную ткань батистовой салфеткой и бесшумно отступил назад.
– Боже, как он сдал. – Подумала принцесса, с жалостью рассматривая брата.
– Так и не может оправиться после смерти Барбары.
Король показал жестом, чтобы ему налили еще. Катаржина нахмурилась, но, обернувшись к служанке, согласно качнула головой. Агнешка подхватила со столика сосуд, осторожно приблизилась к Сигизмунду и, стараясь не пролить ни капли, попыталась наполнить дрожавший в руке короля бокал. Катаржина, прикусив губу, наблюдала, как ее
– Чем могу служить твоей королевской милости? – Она спросила, как можно ласковей. Сигизмунд вздохнул, повертел в руках пустую посудину – куда бы деть, коль больше не нальют, и отвел взгляд в сторону.
– Позвольте, ваше величество. – Вновь неслышно возник камердинер, ловко подставил ладонь, пальцы короля безвольно разжались, выпуская бокал.
– Ты выглядишь усталым, брат мой. – Снова подала голос Катаржина, подбадривая короля начать разговор. Пауза с вином затягивалась, а молчание Сигизмунда настораживало. Король последнее время почти не общался с сестрами. С Анной по понятной причине – она проживала в уединении от всего двора в Вильно, а не в Кракове. Не общался он и с Катаржиной. Сигизмунд ушел в себя, отрешился от света, хотя и принимал участие в каких-то церемониях и в рассмотрении наиболее важных государственных дел, но старался поскорее их завершить и удалится в свои покои. Он не участвовал в балах и празднествах, которыми теперь заправляла Катаржина, а потому и не упрекал сестру за многочисленных любовников. Его не интересовала ни собственная жена Екатерина Австрийская, на которой он женился по настоянию матери, (дались ей эти Габсбурги!) и это было последнее, чего сумела добиться Бона Сфорца, перед тем, как сын, переломив себя и не простив матери смерти своей возлюбленной Барбары Радзивилл, отправил шестидесятилетнюю женщину в изгнание. Впрочем, она и сама давно стремилась уехать, но Сигизмунд поставил условие – передать польской короне ее несметные богатства и земельные владения с замками, в противном случае он грозился разводом с навязанной ему женой и даже обратился в Рим, сославшись на то, что королева Екатерина его обманула со своей беременностью. Хоть папа и отказал Сигизмунду, но определенный компромисс с матерью был достигнут, и Бона Сфорца отправилась в Италию, в замок Бари, правда, прихватив с собой значительное количество богатств, да еще и ссудив испанского короля Филиппа II четырьмя сотнями тысяч золотых дукатов. Катаржине не нравилась нынешняя королева Екатерина и в этом она была согласна с братом. Неуклюжесть в танцах, безвкусные наряды, чрезмерная или показная, по мнению Катаржины, набожность, да еще и тяжелая массивная челюсть, свойственная всем этим Габсбургам, превращали королеву в явную дурнушку и вызывали насмешки принцессы. Сигизмунд был когда-то женат на старшей сестре Екатерины – Елизавете. Та выглядела получше, но зато страдала эпилепсией и скончалась в девятнадцать лет. После нее была Барбара Радзивилл, о которой так долго и безутешно тоскует братец. А мать ему снова навязала тоже семейство.
– Конечно, нужна ему эта корова! – фыркнула про себя Катаржина. – Можно умереть со смеху, когда она пытается подпрыгнуть в танце. Жаль кавалера, который ей достанется в этот момент. А свой толстый живот она приняла за беременность и попыталась обмануть брата. Понятно, что с тех пор Сигизмунд забыл, где ее спальня.
Безразличны стали королю и собственные прежние любовные похождения, которыми король славился до встречи с любовью всей своей жизни - Барбарой. На предложения об охоте Сигизмунд печально улыбался, также молча уходил к себе, где вокруг него вились темные личности - астрологи и прорицатели, что-то ему предсказывали, гадали или… король просто уходил в запой. Государственные советники, примасы, кардиналы, гетманы, воеводы, старосты и прочие мужи сейма разводили руками, вздыхали вслед, провожая почтительными поклонами, и оставались ждать, когда его королевская милость соизволит снова выйти к ним и заняться делами. Даже предстоящий союз с Ливонским орденом и вытекающая отсюда война с Московией, о которой говорили в каждом уголке королевского замка, не могли пробудить в короле ни малейшей жажды деятельности. Поэтому визит Сигизмунда к сестре был столь неожиданным для нее.