Проклятие визиря. Мария Кантемир

Чиркова Зинаида

Ах, как же повезло Петру, когда у Карла XII разыгралось самолюбие, когда этот неустрашимый шведский король, непобедимый и быстрый, увяз на долгие девять лет в польских делах! Показалось Карлу, что он может безнаказанно свергать и сажать на трон королей, кроить границы и всю карту Европы так, как он хочет. Да, он двинулся в Саксонию, чтобы вынудить единственного союзника Петра, Августа Саксонского и польского короля, сдаться на милость победителя. Всё перед ним трепетало, всё бежало перед славой неустрашимого и победоносного

полководца.

Войска Августа и даже русские полки, данные ему Петром, сдавались Карлу. Нигде не дал ему битвы Август и в тайниках души давно лелеял мысль бросить на произвол судьбы Петра и его войско, пожертвовать даже польским престолом, лишь бы сохранить саксонскую корону.

Ничего не говорил и ничего не писал он Петру, а тайно, без всяких свидетелей, встретился с Карлом в загородном замке Альтранштедте, расположенном поблизости от Лейпцига, и здесь предал Петра, предал Россию.

Договор со шведским королём гласил, что Август отказывается от польской короны, выдаёт всех дезертиров, а русские войска отдаёт Карлу.

Но как будто сама судьба хранила ни в чём не повинных русских солдат: разлились реки, шведы вынуждены были остановиться, застигнутые врасплох стихией, и русское войско почти без всяких потерь отошло к Киеву.

Пётр остался один: сколько ни хлопотал он о коалиции против шведского короля, все его усилия оказались безрезультатными — Австрия, Франция, мелкие германские княжества лишь со злорадством следили за единоборством Петра и Карла.

Не было у России союзников, никому не нужны были её интересы, никому не нужна была в Европе сильная Россия, потому и сказал однажды с горечью русский царь, что у России только два союзника — армия и флот.

Пётр прекрасно понимал, что дело идёт к тяжёлому концу: шведская армия хорошо вооружена, дисциплинированна, обучена всем новейшим приёмам любого боя, привыкла к победам и потому казалась неустрашимой.

Но девять лет самолюбования Карла, утряски польских дел не прошли ему даром. Он потерял время, он сам заставил Петра готовиться к дальнейшей войне, реорганизовывать всю свою армию, подгонять медлительных полководцев-вельмож, готовить новое вооружение, переливать церковные колокола в большие пушки. Эти девять лет были для русской армии благодетельными и поистине плодотворными...

Пётр часто размышлял: кабы повернул Карл сразу на Москву, не стал копаться с передачей корон в Польше, неизвестно, как обернулось бы дело.

Русский царь никогда не терялся перед первой неудачей, она словно подстёгивала его, подхлёстывала, вынуждала снова и снова учить и переучивать своих военачальников, лупить их палкой за медлительность, чисто русскую неповоротливость, нерасчётливость...

А сколько надежд возлагал он на Августа! Они встречались не раз, и Пётр был очарован сладкими речами Августа, курфюрста саксонского и короля польского, его изящными уверениями в вечной дружбе.

Очень долго ничего не знал русский царь о предательстве Августа, и узнал-то вовсе случайно — попался перебежчик,

который и рассказал о тайном договоре Августа со шведским королём.

Но Пётр только разочарованно вздохнул — простил Августу его тайное сотрудничество с Карлом. Ведь ему ничего не оставалось делать, кроме как сдаться на милость Карла. Понял саксонского курфюрста: не очень-то и дорога тому была польская корона, лишь бы сохранить свои владения в Саксонии да не потерять ещё и эту корону...

Пётр сам объявил войну Швеции. Едва только был заключён договор с Турцией на тридцать лет, как русский царь посчитал свои руки развязанными.

Но эта Северная война, затянувшаяся на двадцать с лишним лет, поставила Петра перед фактом: русские войска неуклюжи, неразворотливы, медленно и тяжело передвигаются, пушки малы и не очень уж боеспособны, солдаты плохо одеты и плохо кормятся.

Было к чему приложить руки, всё надо начинать с самого начала. Пётр и сам рвался в бой, шёл вместе с солдатами, сам расставлял пушки, сам командовал полком. Чересчур уж нерасторопными были пока что его военачальники...

Кололо самолюбие Петра позорное нарвское поражение, и он метался от одного фронта войны к другому, чтобы хоть как-то утихомирить горечь от поражения.

И как же ликовал он, когда удалось ему, самому, без своих начальников, одержать победу над крохотной крепостью шведов, стоявшей в истоке Невы, — Нотебургом!

Крепостца эта располагалась на самом исходе реки Невы из огромного Ладожского озера, издревле была русской и именовалась Орешком. Этот крохотный остров, зажатый со всех сторон мощными крепостными стенами, прекрасно снабжённый пушками и сильным гарнизоном шведов, прямо как кость в горле стоял у Петра.

Шведы держали остров давно, хотя земля была исконно русской, отсюда грозили они всему руслу Невы и, главное, не пускали Петра к морю.

Конечно, гарнизон был не слишком силён — Карл оставил здесь всего-навсего чуть больше четырёхсот человек, но зато расставил по высоким стенам полтораста пушек, и бомбометание было главным средством обороны для маленького шведского гарнизона.

Пётр взял с собой десять тысяч рекрутов и отправился к острову, заставив солдат перетаскивать пушки едва ли не на руках: болота, топи не позволяли лошадям тащить тяжёлые орудия. Гати, проложенные по берегу Невы до самого островка, обозначили места похода Петра.

Только и всего было, что отделяло Петра от крепости полторы версты чёрной невской воды. Не стал он терять время на подход подкреплений, высадился на лодках с тысячью своих верных преображенцев на крохотный шанец — полоску земли возле крепости.

Шведы сразу убрались в крепость, засели в ней, надеясь на то, что малое количество русских солдат позволит им продержаться до подхода шведских кораблей.

Пётр выслал парламентёра — не хотел зря проливать кровь, предложил сдаться.

Комендант ответил, что просит позволения снестись с нарвским комендантом и дать четыре дня на размышления.