Проклятие визиря. Мария Кантемир
Шрифт:
Приказал Пётр забрать её в свой обоз, приставил к кашам, да только не пришлось больше Марте делать ему нежнейшую из каш — очень скоро положил её царь рядом с собой, вонзился в неё, как умел и мог, обессилел и заснул рядом, чего с ним никогда до сих пор не бывало.
Проснулся — щека на мягком плече, таково сонно и благодатно, такая свежая голова, будто всю ночь проспал на мягчайшей подушке. И дух от шведской кашеварки и прачки такой ароматнейший, что дышал бы и не надышался.
Дивился на себя — никогда такого с ним не бывало, — но не сказал
Впереди была осада Нарвы — всё ещё помнил Пётр тяжёлую и обидную для него первую осаду, когда русские отошли ни с чем, а шведы торжествовали победу.
Опять сам поехал, опять всё проверил сам, шагал по равелинам своими огромнейшими шагами, так что генералы едва поспевали за ним, всё осмотрел, всё сам увидел и снова приказал поставить артиллерию так, чтобы проломить стену с ивангородской стороны на том бастионе, который шведы именовали викторией, то бишь победой над русскими.
Батареи выстроились, началась канонада, но бастион не был проломлен и через девять дней. Пётр бесился, возмущённо бегал среди артиллеристов, ругал за перелёты и недолёты ядер, но всё-таки был доволен: замолчали почти все пушки шведов, отвечавшие с крепостных стен.
Осталась всего одна — изредка выстреливала она одним ядром, словно бы старый медведь отмахивался от целой стаи наседавших собак.
Пётр послал парламентёров, предложил генералу Горну — шведскому коменданту — сдаться. Но получил такой гордый и обидный отказ, что не только сам оскорбился, но и заставил всех солдат оскорбиться — просто зачитал перед строем этот ответ.
Ох и взъярились же солдаты, повалили к палатке царя, кричали, чтобы вели их на штурм, не то сами, без приказа, пойдут на стены!
Едва успокоил их Пётр, но велел взять крепость приступом. Летели в солдат брёвна, камни, бочки, падали со стен ядра, но обозлённые солдаты не щадили себя — лезли и лезли напролом, и через какой-нибудь час всё было кончено: комендант Горн еле успел с остатками поредевшего гарнизона скрыться в маленькой крепости Старого города и приказал бить в барабаны, чтобы возвестить Петру, что сдаётся.
Не слышали солдаты барабанов, не подчинялись военным правилам, по которым велась тогда война, кололи всех, кто попадался навстречу, не слушая приказов своих начальников и даже самого царя.
Петру пришлось заколоть своей шпагой двоих из особо разбушевавшихся солдат. Потом, опять же сам, один, лишь в сопровождении своих денщиков, объехал всю Нарву, восстановил порядок и дал волю своему гневу, только когда увидел Горна между сдающимися и дрожащими от страха солдатами и горожанами.
Не стерпел, дал ему пощёчину, однако же взял в плен и больше не карал...
Нарва была взята, давняя обида прошла, бой под этой крепостью показал, что Пётр прикопил сил и ныне может сражаться и с основными силами Карла — Карлуса, как он его называл.
Видно, Провидению было угодно, чтобы Карл надолго увяз в польских делах.
Пётр теперь владел
Всё надо было строить заново, вновь заводить и благоустраивать.
Но приказанию царя создавался флот на побережье, возводились укрепления. Если бы вернулся в те места Карл, пожалуй, армия Петра не устояла бы перед его боевой силой.
Но Карл всё больше удалялся от границ России: Август со своей хоть и маломощной армией, но с четырьмя полками, присланными ему Петром, отходил дальше и дальше вглубь страны, пока наконец Карл не сообразил провести сейм и низложить Августа с польского престола.
Королём по его настоянию был избран познанский воевода Станислав Лещинский.
Теперь у Карла были развязаны руки. Мир, подписанный им в Альтранштедте с Августом, всё ещё сохранявшим саксонскую корону, был позорным и выгодным лишь Карлу: Август не только бросил на произвол судьбы русские полки, приданные ему Петром, но ещё и выдал Карлу Паткуля.
Этот человек оставил службу у Августа и перешёл к Петру, ранее же он был на службе у Карла.
Много тайн передал он и русскому царю, и саксонскому курфюрсту. И надо же было случиться, чтобы он в те дни, когда подписывался тайный договор Карла с Августом, оказался в том же месте. Он приехал к Августу с поручением от Петра, и тот по первому же требованию выдал его Карлу.
Паткуля отвезли в столицу Швеции и принародно колесовали. В вину ему ставили и то, что он ездил по поручению Петра в Вену и деятельно хлопотал о союзе России с Австрией против Карла. Поездка его была, однако, безрезультатна, австрийцы всё выжидали, кто из противников окажется сильнее, чтобы примкнуть к нему...
Пётр узнал о мире между Карлом и Августом совсем случайно, от одного из перебежчиков, и тут же отправил парламентёров к шведскому королю — просить мира.
Он готов был отдать все завоевания, лишь бы сохранить город на Неве.
Карл гордо отклонил все предложения русского царя.
Пётр метнулся к Москве, заставил горожан укреплять город. Только в Москве, угрожал Карл, заключит он мир.
Заодно Пётр отвёз Марту к своей сестре Наталье. Ожидал бури, скандала, что привёл в дом невесть кого, пленную шведку неизвестно каких родителей, беженку и шлюху.
К его удивлению, Наталья отнеслась к Марте благосклонно: повздыхала, услышав про её злоключения, пожалела, узнав, что ждёт ребёнка от Петра, приютила в собственном доме.
Насколько была она против связи брата с Анной Монс, настолько крепко привязалась к незадачливой женщине, сумевшей утихомирить Петра, заставить его обрести покой и сладостную видимость брачного союза.
Пётр облегчённо вздохнул: теперь снова свобода, вновь лёгкая одноколка, а то и старенький разбитый экипаж, опять заботы и дела.