Проклятие визиря. Мария Кантемир
Шрифт:
Единственное, что ещё тянуло Петра в Москву, была она, такая мягкая и тёплая, словно бы снимавшая все его болячки одним своим присутствием, — его Марта. Он не знал и не хотел знать, кем она была до него. Главное — она была ему нужна, без неё он тосковал, и была она ему сразу и любовницей, и матерью — только возле неё успокаивался он, только на её плече мог спать часами и просыпался освежённый, как будто побывал в тёплом море и оно согревало и качало его...
Он спешил к Марте Скавронской.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Высоченная
Петру Андреевичу больше всего нравились эти цветники. Асан-паша, ставший благодаря проискам Толстого великим визирем, не забывал его, прислал не только цветы и фрукты в знак уважения к русскому послу и участия в его болезни, но и старательного, невысокого, всегда в кожаном переднике и тяжёлых садовых рукавицах садовника, турка Асамали.
Толстому нравилось наблюдать, как кропотливо и старательно взрыхлял землю для цветов этот крепыш, как исправно менял он каждый день цветы в той дате, что стояла на самом видном месте. Год и месяц не изменялись, зато число каждый день обновлялось, и всё самыми разными цветами. Было это красиво, благородно и всегда ухожено.
Заметив, что Толстой благоволит к новому садовнику, и секретарь посольства Макарий Ветхин тоже стал проявлять к нему внимание, часто разговаривал, чтобы напрактиковаться в турецком языке, и слушал бесконечные рассказы Асамали о цветах. Вся семья Асамали, сколько он себя помнил, занималась разведением и продажей цветов, понимала в них толк, недаром один из братьев Асамали работал в гареме самого султана, поддерживая порядок в розариях и зарослях лилий у самого гарема.
Вскоре после известий о состоявшейся Полтавской битве и слухов, разнёсшихся по всему Стамбулу, у Толстого перебывало множество гостей. Даже враг его, столь усердно старавшийся ставить ему везде палки в колеса, французский посол Ферриоль, не преминул заглянуть в уютный и просторный посольский российский дворец. Особенно понравились ему цветники, разбитые и заботливо лелеемые Асамали.
На этот раз к решетчатым железным воротам подкатила скромная коляска, и с открытого сиденья осмотрелись вокруг Дмитрий Кантемир со старшей дочерью. Мария уже так повзрослела, что выглядела много старше своих девяти лет. Умный и строгий взор её ярких зелёных глаз освещал всё её личико странным светом.
Она осмотрелась, потом осторожно сошла вслед за отцом с подножки коляски и задумчиво впилась глазами в цветники.
Дмитрий подал дочери букет, который она приготовила ещё с вечера. Пышные лиловые головки ирисов словно бы оттеняли её красный далматик, тоненькую белую шейку и прекрасно сочетались с зелёными глазами.
Она постояла, держа в руках этот пышный букет, будто ждала, что хозяин выйдет на высокое двухпролётное крыльцо и сбежит по ступеням,
Кассандра не смогла поехать с ними: она лежала в постели после рождения шестого ребёнка. Теперь в их семье было две дочери и четверо мальчишек. И последний, шестой, был пока такой крохотный, что Мария даже боялась взять его на руки: ей всё казалось, что она, большая и неловкая, сломает ручку или ножку новорождённому, повредит ему что-нибудь. Тихая нежность и страх причинить вред этому последнему малышу навсегда остались в её сердце.
Этого младшенького назвали Антиохом в честь старшего брата Кантемира, тогда ещё бывшего господарем Молдавии.
Хозяин и в самом деле показался перед гостями, только не сбежал с крыльца, а неожиданно вышел из-под густой тени высокого граната, растущего на прохладной лужайке, осыпаемой лёгкими брызгами воды из ближнего фонтана.
Он подошёл к гостям, слегка прихрамывая: больная нога всё ещё давала о себе знать, — расцеловался с Дмитрием и повернулся к Марии.
— Да ты уж вовсе невеста, — сказал он по-русски.
— Я почти взрослая, — ответила она тоже по-русски, и Толстой удивился: ведь совсем недавно, каких-нибудь два-три месяца назад, он прислал в дом Кантемира учителя русского языка. Теперь Мария говорила уже на стольких языках, что Пётр Андреевич запутался.
Она подала ему лиловые ирисы и выжидательно смотрела на него. Чего она ждала? Он торопливо проговорил слова благодарности за визит и внимание, передал букет вышедшему на крыльцо Макарию и снова обратил свой взгляд на Марию.
— Ты ведь у меня первый раз, — начал он опять по-русски, и Мария едва заметно кивнула головой, — вот и покажу тебе и дом, и сад. Теперь султан благоволит ко мне...
— Наверное, надо сказать: «Благоволит величайший из всех земных владык ко мне», — слегка поправила его Мария.
Толстой расхохотался.
Но она вновь посерьёзнела, взглянула в спину унёсшему цветы Макарию и сказала серьёзно, испытующе глядя в глаза Петру Андреевичу:
— А почему вы не ответили на наши пожелания?
Пётр Андреевич удивлённо поглядел в самые глаза Марии.
— Не понял, — раздельно произнёс он.
— Мы подарили вам лиловые ирисы, — пояснила Мария.
— Ну и что? — пожал плечами Пётр Андреевич. — Я вам очень благодарен за подарок и цветы...
Мария взглянула на отца, потом опять на старого Толстого.
— Вы не умеете читать цветы? — изумлённо спросила она.
— Так не пойдёт, — живо ответил Толстой. — Давайте пройдём вон в ту беседку и там продолжим наш разговор, а то моя нога всё ещё плохо меня переносит...
Они потихоньку шли по саду, попадая то в солнечный яркий луч, то в густую тень очередного дерева.
Мария внимательно смотрела по сторонам и вдруг почему-то остановилась перед цветником, на котором ясно была выведена цветами сегодняшняя дата.
Она снова недоумённо поглядела на Толстого, но сдержала себя и молчала до самой ажурной беседки, где был крохотный стол и низенькие деревянные диванчики по стенам.