Проклятие визиря. Мария Кантемир
Шрифт:
Этот широкий и длинный ларец скрывал от глаз посторонних самую святую книгу мусульман — Коран. А перед самим верблюдом медленно и размеренно ехали несколько всадников в богатых одеждах, и в руках одного из них зеленело мусульманское знамя, на котором были вышиты клятва магометанской веры и Алем — знак полумесяца.
И лишь после этого торжественного кортежа следовал сам визирь на богато убранном белом коне — его золотой тюрбан венчался небольшим алмазным аграфом, в поводу за ним вели ещё нескольких также богато снаряженных коней, и уж потом ехали его военачальники, начальники янычар, всадники поменьше рангом. Три конских хвоста, привязанных
А дальше, насколько хватал глаз, разлилась лавина османских воинов.
Почти без строя, без команд вся эта орда катилась и катилась по холмам и перелескам Молдавии, всё ещё оголённым после нашествия саранчи...
В войске визиря следовал и главный поджигатель этой войны — посол шведского короля Карла XII, запёршегося в Варнице, маленьком местечке близ города Бендеры, граф Понятовский. Он был как будто главным советником визиря. Он подстёгивал его медленный марш, уверял, что победа близко, но стоит подождать, чтобы русские и вовсе лишились всего продовольствия и сами сдались, без кровопролития.
Но сиятельному визирю не нравилась медлительность Понятовского, его слова. Он видел лагерь, видел все подходы к нему и склонялся на сторону Калги-хана, призывавшего немедленно атаковать русских.
Калги-хан уже заранее подсчитывал трофеи, которые возьмёт он со своими молниеносными всадниками, предвкушал добычу, которая, возможно, ускользнёт из его рук, если промедлить, как внушает Балтаджи-паше этот субтильный и размахивающий руками поляк.
— Без боя можно взять этот лагерь, — убеждал Балтаджи-пашу Понятовский. — Нет провианта, нет воды, русские останутся голодными и беззащитными. Подождать несколько дней, обложить лагерь со всех сторон — и вся армия, да и сам русский царь сдадутся без единого выстрела.
Но Балтаджи-паша прервал Понятовского и важно вошёл в свой шатёр, только что разбитый его слугами.
Зелёный полумесяц на верхушке роскошного шатра, изречения из Корана, написанные на его верхних и средних частях, а также три бунчука — конские хвосты, прикреплённые к длинным древкам у входа в откидной полог шатра, показывали, что здесь находится ставка великого визиря, что вход в шатёр строго ограничен и войти туда могут лишь самые важные приближённые.
Однако группа всадников, на взмыленных лошадях приблизившаяся к визирскому шатру, была без промедлений пропущена усиленной охраной из янычар.
Чернобородый высокий турок, войдя в шатёр, остановился у самого входа и медленно пополз на коленях к Балтаджи-паше, сидевшему на золотых подушках и раскуривавшему кальян. Возле него сидели только Понятовский и Калги-хан. Татарин, с отвращением глядя на поляка, пытался вставить и своё слово, но Балтаджи важно кивал головой, и Калги-хан умолкал. Его большая чёрная борода тряслась от возмущения и гнева, но он не осмеливался противоречить великому визирю.
Подползший к Балтаджи-паше человек почтительно поцеловал полу одежды великого визиря и поднял голову, ожидая повеления заговорить.
— Ибрагим-эфенди [19] ! — изумлённо воскликнул Балтаджи-паша. — Где ты был и почему не давал знать о себе?
— О, сиятельный великий визирь, — начал кланяться в землю турок, — Кантемир-бей держал меня в заточении, и лишь вот эти несколько бояр помогли мне бежать из плена.
Он махнул рукой в сторону толпившихся
— Я слушаю тебя, Ибрагим-эфенди, — успокоил своё изумление и гнев великий визирь.
19
Эфенди — вежливое обращение к мужчине в Турции.
— Кантемир-бей перешёл со своим отрядом на русскую сторону, — почти выкрикнул Ибрагим, — он заточил меня, чтобы я не сообщил тебе, сиятельный великий визирь, о его измене. Только вот эти бояре, оставшиеся верными порогу справедливости — да продлит Аллах дни нашего достопочтенного султана, — помогли мне бежать и сами пришли к твоему шатру, чтобы помочь тебе разгромить русских гяуров [20] ...
Великий визирь с трудом подавил в себе ярость. Никогда не думал он, что верный Кантемир, с малых лет живший в Стамбуле, совершенно отуречившийся, сделавший так много для порога справедливости — так называли в просторечии султана Ахмеда III, — написавший государственный гимн Турции, который теперь был самым популярным среди янычаров, мог изменить, перейти на сторону русского царя.
20
Гяур — у исповедующих ислам, главным образом в Средние века, презрительное название всех иноверцев.
Только теперь узнал он об этой измене, и кровь закипела в его жилах. Он считал валашского князя способным изменить султану, больше же доверял Кантемиру. И вот один, которому он не верил, хотя и заставлял его заманивать русского царя в степи Молдавии, остался верен султану, а другой, от которого он даже не потребовал аманата — заложника, сына, в качестве гаранта от измены, оказался предателем...
— И он, и все его сыновья лишатся головы, — спокойно произнёс великий визирь. — Тот, кто изменил порогу справедливости, недостоин носить её на своих плечах. И это будет уже очень скоро. Мы пойдём на приступ русского лагеря и ещё до ночи покончим с ним...
Солнце уже склонялось к западу, когда Пётр, остановившись на самом высоком пригорке лагеря, всмотрелся в приближающуюся лавину османов. Да, они не стали ждать до ночи, сразу по прибытии пошли в атаку.
Впереди, насколько хватал глаз, шевелилась лавина людей, словно бы вся долина и все холмы заполнились этой копошащейся массой.
Дикие крики, резкие звуки рогов и треск барабанов возвестили русскому царю о первой атаке османов.
С неистовыми криками, не соблюдая никакого строя, врассыпную бежали турки к рогаткам русского лагеря, стараясь влезть на частокол, прорваться в укреплённый лагерь.
Но заговорила русская артиллерия, синие дымы разрывов возникали тут и там в самой гуще османских войск. Турки, не обращая никакого внимания на то, что их товарищи десятками падали перед ними, прямо по трупам павших османов лезли и лезли на русский лагерь...
Артиллерия била без перерыва, всё чаще и чаще в гуще турецких войск образовывались плешины, но снова лезли враги на лагерь. Всё поле и холмы вокруг уже покрылись дымками от разрывов, десятки и сотни османов остались лежать под ногами бегущих на приступ соплеменников.