Проклятие знания

Керис Оксана

Говард усмехнулся: Амалия всегда любила подбирать любопытные сравнения.

— Быть может, он просто не хочет так просто сдаваться? Может Амбридж здесь — это его вера в чудо. Ну не знаю… может она обнаружит, что Сириус здесь мучает детишек?

— Сириусу больше нет надобности здесь появляться, — автоматически ответила Амалия, замолчала на несколько секунд и зло добавила: — Как же раздражает! Я же не смогу не думать о ней — вдруг они и правда придумали какой-то способ очернить Сириуса?

Говард снова хмыкнул. Его, по большей степени, интересовала лишь безопасность

детей. Она была тесно связана с выборами — срочно требовалось получить больше власти в стране. Но для Амалии эти выборы имели большее значение. Кажется, для нее стало вопросом чести затянуть не слишком-то положительного Блэка на высшую должность в стране. Поэтому любые попытки вытеснить его из политической гонки расценивались Амалией как личное оскорбление.

— Мы все равно ничего не узнаем до начала учебного года, — миролюбиво ответил он. — А дети, надеюсь, у нас стали не только взрослее, но и осторожнее.

Амалия упрямо поджала губы. То, что произошло на финале Турнира Трех Волшебников, заметно изменило всех членов Ковена. Они стали упорнее и… злее, наверное. Учатся как проклятые, даже игры у них стали больше походить на тренировки. Но они вступают в самый неприятный возраст. Подростки-маги никогда не славились сдержанностью эмоций. И чем больше магической силы, тем ярче проявляются черты характера. Вся надежда только на то, что будут друг друга сдерживать.

— Но я не могу не думать об этом, — призналась она.

Говард тяжело вздохнул. В чем-то она права: слишком многое поставлено на карту, чтобы выпускать из вида мелочи вроде Долорес Амбридж, профессора от Министерства.

* * *

Первое сентября выдалось суматошным. По соображениям безопасности дети ехали на вокзал тремя группами, с родителями многие простились накануне. У поезда шумно делили вагоны, снова искали свободолюбивую жабу Невилла, которая все лето прожила в Норе и явно наслаждалась свободой. И все это под вспышки колдокамеры корреспондента Пророка, что по-хамски щелкал ей, снимая Сириуса с крестником.

— Можно я его прокляну? — ворчливо спрашивал Данте, воинственный итальянец.

— Нет, — отвечал Сириус.

— Можно, но только позже, — добавляла Белла. — Я знаю, где он живет.

Данте радостно улыбался, корреспондент продолжал щелкать колдокамерой, не подозревая о коварных планах вассала Блэка.

— Мы не можем никого проклинать, — с притворной улыбкой говорил Сириус. — Мы теперь настолько образцовое семейство, что меня уже от самого себя тянет блевать радугой.

Данте с Беллой вместе прыснули от смеха. Действительно, если корреспондент внезапно загнется от темного проклятья, то заподозрят сразу Блэка. Стоящий тут же Ремус не улыбался. Он просто спокойно сказал:

— У него долгов на пятьсот галеонов. У входа его уже ждут гоблины.

— Когда успел? — удивился Сириус.

— Гарри через зеркало сказал Доре, Дора написала гоблинам, гоблины ответили Доре, Дора через зеркало сказала Гарри, — меланхолично отвечал Ремус.

Кого угодно выведет из себя ушлый журналист, если он щелкает своей

камерой, будто ему зарплату начисляют исходя из количества повторяющихся колдографий. Здесь вообще прессы быть не должно — на перрон может пройти далеко не любой маг, нужно быть с кем-то из школьников, или иметь разрешение от руководства Хогвартса. Этот журналист был родственником кого-то из первокурсников. И он в наглую нарушал все нормы приличия разом, переплюнув в этом даже хамоватую Риту Скитер — та хотя бы не портила своим присутствием важные даты в жизни любого родителя.

Прозвучал гудок паровоза, дети поспешно загрузились в вагоны, радостно повисли на приоткрытых окнах, махали руками, платочками и демонстрировали многострадальную жабу Невилла. Тревор явно мечтал сбежать и допрыгать до Норы по земле.

Когда перрон скрылся за поворотом, все наконец-то расселись по своим местам, после недолгих препирательств подоставали книги и остаток пути провели почти в полной тишине, которая нарушалась редкими обсуждениями прочитанного. Только что в крайнем купе шесть человек азартно рубились в карты. Простые, немагические. Среди пяти пацанов выделялась Одри.

— Фред! Не мухлевать! — она ловила его за руку, пытаясь найти карту за манжетами рубашки.

Фред демонстративно закатывал рукава. У Джорджа вообще-то лучше получалось карты прятать, но почему-то все подозревали Фреда.

— И кто-нибудь ткните Рона в бок, — щурился Симус. — Он опять карты считает.

Рон и правда выглядел сосредоточенным, неслышно что-то шептал, щурился на колоду карт. Считал он хорошо, а вот память у него была не самой лучшей — он быстро забывал просчитанное ранее. Но Рон сидел между двух близнецов, поэтому Симусу пришлось самому кидать в Рона скомканную мантию. Та задела карты на столе, все полетело на пол, смешалось, Рон яростно закричал и завязалась шуточная потасовка. Одри, горько вздохнув, вышла в коридор.

Не то, чтобы она страдала от недостатка общения, но возраст давал о себе знать: с мальчишками ей становилось сложнее. А из девчонок ей никто не подходил по темпераменту. Пока Одри стремилась на поиски приключений, ее подруги предпочитали обсуждать наряды, читать книги или учить новые заклинания. Одри заклинания давались легко — так же когда-то блистала ее мама, чтение ей казалось скучным, а наряды слишком долго обсуждать — то еще развлечение.

— Скучаешь? — хмыкнул Фред, прислоняясь спиной к перилам у окна.

Длинный коридор их вагона был полностью остеклен и около этих окон тянулись перилла. Одри держалась за них, рассматривая пейзаж за окном. Джордж прошел мимо, к концу вагона, а Фред же с любопытством разглядывал своих друзей в соседних купе. Через застекленные двери было отчетливо видно, насколько все увлечены чтением.

— Есть немного, — вздохнула Одри. — Карты надоели еще летом, в шахматы Рона все равно не обыграть, а собрание дуэльного клуба только на следующей неделе.

Фред засмеялся. Одри же сердито посмотрела на него, но не стала ничего говорить. Хорошо Фреду — у него всегда с собой есть брат-близнец.