Проклятые судьбы
Шрифт:
Заметив меня, он замер. Его темные волосы были в беспорядке, он был босиком, а на серых спортивных штанах, которые он носил, было пятно на ноге. Также он был без рубашки, что позволило мне взглянуть на стройные мышцы, обрамляющие его фигуру, и четко очерченную V-образную форму, которая опускалась под пояс.
— Черт возьми, Ксавье, ты провел последние два месяца, тренируясь или что-то в этом роде? — поддразнила я, и слабый румянец покрыл его щеки, когда он переводил взгляд с меня на свою мать.
— Что…почему ты здесь? — спросил он, казалось, не зная, должен
— Я хочу поговорить, — сказала я, обменявшись взглядом с Каталиной.
Казалось, она ждала, когда я сделаю первый шаг, поэтому подозвала Ксавье поближе и указала на стул рядом со мной.
Он приблизился, и его глаза подозрительно сузились, когда он опустился на сиденье и смущенно провел рукой по волосам.
— Я помешала тебе спать? — поддразнила я.
— Нет. Я просто… на самом деле не ожидал никого сегодня увидеть, поэтому не стал особо утруждать себя одеванием. — В его голосе был глухой тон, который заставил меня нахмуриться, и мое сердце болезненно сжалось, когда я подумала, сколько дней он провел вот так в одиночестве.
— Твоя мама попросила меня прийти и посмотреть, могу ли я помочь тебе с…
— Почему ты сказала «нет» Дариусу? — выпалил он, его брови опустились, когда он посмотрел на черные круги в моих глазах. — Я знаю, что он был мудаком по отношению к тебе, и он делал много вещей, которых не должен был делать, но все это было связано с властью, троном, гребаной короной. И я не думал, что тебя это так уж волновало.
— Не интересует. Или, я полагаю, меня не интересовало. Быть фейри вроде как идет рука об руку с притязаниями на власть, не так ли? — спросила я, сжав челюсти, поскольку не хотела уклоняться от темы.
— Да. Неважно. Я понимаю этой часть. Но чего я не понимаю, так это то, как ты могла отказаться от любви к нему. Потому что, когда я видел вас двоих вместе, понимал, как сильно вы нравитесь друг другу. Даже когда вы отрицали это, ссорились или что-то еще, это все равно было. И я просто не понимаю, как ты могла стоять там под звездами, смотреть ему в глаза и ответить «нет». Зачем тебе так проклинать его? Зачем проклинать себя?
Я хотела отмахнуться от его вопроса, но обвинение в его темных глазах требовало ответа, и я выдохнула, давая ему его.
— Потому что все, чего я когда-либо хотела, — это чтобы меня так любили, но я боялась, что если позволю себе любить его, он воспользуется этим, чтобы причинить мне боль. Слишком многое произошло между нами и… Я просто не доверяю ему. — Я вздернула подбородок, когда они оба посмотрели на меня так, как будто мои слова причинили им физическую боль. — В любом случае, я не хочу говорить о Дариусе. Я пришла сюда ради тебя.
Я потянулась и взяла руку Ксавьера в свою, прежде чем он смог остановить меня, обратившись к своему огню Феникса, точно так же, как я это сделала, когда сожгла Темное Принуждение Каталины.
Он ахнул и попытался отстраниться, но я держала крепко, моя магия удерживала его в своей хватке, пока она прожигала его насквозь, выслеживая то, что мистер Грейвбоун вложил ему в голову.
— Что, черт возьми, это было? — спросил Ксавье.
— Огонь Феникса. Я использовала его, чтобы убрать Темное Принуждение из твоего разума, но я не могу найти то, что Грейвбоун сделал с тобой. В любом случае, это не какая-то магия, которую огонь Феникса может обнаружить. — Я посмотрела на Каталину извиняющимся выражением, и ее лицо омрачилось беспокойством.
— Я… ты имеешь в виду, что теперь я могу говорить о своем Ордене? — спросил Ксавье. — Я действительно могу рассказать людям об этом, если захочу?
— Он заставил тебя никому не говорить, что ты Пегас? — спросила я, мое нутро сжалось от этой мысли.
— Да, ну, если бы он мог заставить меня никогда больше не перевоплощаться, я уверен, что он бы так и поступил, но поскольку у меня не всегда получается контролировать форму, то думаю, что он пока не может применить Принуждение. — Его взгляд скользнул к Каталине, как будто он не был уверен, как много он должен сказать при ней, и ее самообладание внезапно сломалось.
Рыдание вырвалось у нее, когда она обняла своего сына, снова и снова извиняясь, шепотом объясняя, что все эти годы ей не разрешалось проявлять к нему ни любви, ни нежности, в то время как его лицо исказилось от замешательства, которое медленно сменилось зарождающимся пониманием.
У меня разрывалось сердце, когда я наблюдала за ними. Ксавье, казалось, чувствовал себя так неуютно в объятиях матери и в то же время испытывал такое облегчение, оказавшись рядом. Как будто он не знал, что делать с такой привязанностью. Но он все равно жаждал этого.
Я точно знала, каково это — жаждать родительской любви, но у меня никогда не было того, у кого я могла бы попытаться ее получить. Ксавье и Дариусу было отказано в этой любви в течение многих лет, хотя оба хотели выразить ее. И все потому, что какой-то монстр решил, что они принадлежат ему. Что каким-то образом, он имел право решать это за них и использовал свою власть, добиваясь этого.
И он продолжал делать это. Прячет Ксавьера, отрезает его от внешнего мира и заставляет отрицать то, кем и чем он является, только потому, что это не соответствовало представлению Лайонела о совершенстве. Идеально блядь. Так не бывает. И вся красота жизни заключается в несовершенствах.
— Он никогда не выпустит тебя отсюда, не так ли? — спросила я. — Он никогда не позволит миру узнать, кто ты или что ты такое. Так ведь?
Ксавьер безнадежно посмотрел на меня, пока Каталина рыдала в его объятиях.
— Мы принадлежим ему, — сказала она. — На самом деле он владеет всеми. Мы просто чувствуем полноту его власти больше, чем кто-либо другой, потому что мы здесь в ловушке вместе с ним.
— Чушь собачья. Он не владеет всеми. Я ему не принадлежу. И вы ему тоже не принадлежите.