Проклятый Дар
Шрифт:
В какой-то момент Катса остановила его.
— Неужели ты настолько четко ощущаешь мои руки и ноги?
— Руки и ноги, пальцы на них, — ответил По. — Ты так материальна, Катса, в тебе столько физической энергии. Даже твои эмоции иногда кажутся осязаемыми.
Покосившись на него, она на мгновение задумалась.
— А смог бы ты драться с завязанными глазами?
— Никогда не пробовал… да и не сумел бы попробовать, не вызвав подозрений. Но да, смог бы, хотя на плоской поверхности было бы проще. Почва здесь, в лесу, ощущается
Катса окинула взглядом черный силуэт на фоне еще более черного неба.
— Прекрасно, — сказала она. — Это просто прекрасно. Я тебе завидую. Нам нужно чаще сражаться по ночам.
Он засмеялся.
— Я не возражаю. Будет приятно иногда побыть атакующей стороной.
Они боролись еще недолго, до тех пор, пока оба не споткнулись об упавшую ветку и По не приземлился на спину, оказавшись наполовину в пруду. Он встал, отплевываясь.
— Думаю, мы достаточно повалялись в темноте, — сказал он. — Может, посмотрим, как там гусь?
Гусь аппетитно шипел на огне, Катса ткнула в него ножом, и мясо легко отделилось от кости.
— Готов, — оценила она. — Давай я отрежу тебе ножку.
Когда она подняла глаза на По, он стягивал через голову мокрую рубашку. Катса приказала себе очистить разум. Очистить до состояния белого листа бумаги, неба без единой звезды. Он подошел к костру и присел перед ним, вытер мокрые руки и стряхнул воду в огонь. Она уставилась на гуся и принялась сосредоточенно отрезать ножку, мысленно представляя самое пустое выражение на самом пустом лице, какое только могла себе представить. Подумала о том, что вечер выдался прохладный. Подумала, что гусь получился шикарный и нужно съесть как можно больше — нельзя разбрасываться едой.
— Надеюсь, ты голоден, — сказала она ему. — Не хочется, чтобы такой гусь пропал.
— Умираю от голода.
По-видимому, он собирается сидеть у костра, голый по пояс, пока не высохнет. Катсе бросился в глаза рисунок у него на руке, и она, глубоко вздохнув, представила себе пустую книгу, в которой были одни чистые страницы. Но тут ее внимание привлек такой же рисунок на другой руке, и любопытство взяло верх. Не в силах удержаться, она покосилась на руки. Это было не страшно, это было нормально. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы заинтересоваться этими странными знаками, нарисованными у него на руках. Темные широкие полосы, словно ленты, обвивали руки там, где мускулы плеча переходили в мускулы руки. Ленты, по одной на каждой руке, были разрисованы сложным узором, возможно, разноцветным — в свете костра трудно было разглядеть.
— Это лионидское украшение, — пояснил он, — как кольца в ушах.
— Но из чего оно? — спросила Катса. — Это краска?
— Что-то вроде пигмента.
— И не смывается?
— Годами.
Покопавшись в одной из сумок, По вытащил сухую рубашку. Пока он надевал ее через голову, Катса представляла себе огромное поле чистого белого снега, а потом
— Лионидцы обожают украшения, — сказал он.
— А женщины носят такие рисунки?
— Нет, только мужчины.
— А простолюдины?
— Все.
— Но их ведь никто никогда не видит, — сказала Катса. — Лионидская мужская одежда не открывает руки до плеч, так ведь?
— Нет, — согласился По. — Не открывает. Это украшение мало кто видит.
В его мерцающих от пламени глазах мелькнула улыбка.
— Что? Чего ты ухмыляешься?
— Предполагается, что это украшение — для моей жены.
Катса чуть не уронила нож в огонь.
— У тебя есть жена?
— Великие моря, нет! Ты что, Катса? Не думаешь, что я бы о ней упомянул?
Он рассмеялся, и она фыркнула.
— Никогда не знаешь, о чем ты решишь упомянуть, а о чем нет, По.
— Они предназначены для глаз моей предполагаемой жены.
— И кто ею будет?
Он пожал плечами.
— Я никогда не думал о том, чтобы жениться.
Катса перешла на его сторону костра, отрезала себе другую гусиную ножку, вернулась обратно и снова села.
— Тебя не заботят твой замок и владения? Наследники?
По снова пожал плечами.
— Не настолько, чтобы я решил соединить жизнь с человеком, с которым не хочу соединяться. Мне вполне нравится жить самому по себе.
Катса была удивлена.
— Я представляла тебя более… светским человеком, особенно в собственной стране.
— Когда я в Лиониде, я прилагаю большие усилия, чтобы вписать себя в нормальное общество, когда нужно. Но это притворство, Катса, это все притворство. Скрывать мой Дар очень тяжело, особенно от семьи. Когда я приезжаю в город отца, какая-то часть меня просто ждет, когда же можно будет снова отправиться путешествовать. Или хотя бы вернуться в мой собственный замок, где я останусь наедине с собой.
Это чувство она прекрасно понимала.
— Наверное, если ты женишься, то только на такой женщине, которой можно будет доверить правду о твоем Даре.
Он резко усмехнулся.
— Да уж. Женщине, которую я выберу в жены, придется отвечать кое-каким не самым реальным требованиям. — Он бросил кости в огонь, отрезал себе еще один кусок мяса и подул на него, чтобы остудить. — А ты, Катса? Своим отъездом ты ведь разбила сердце Гиддону, а?
Одно его имя наполнило ее раздражением.
— Ох, Гиддон. Неужели ты сам не видишь, почему, я не захотела за него выходить?
— Я вижу тысячу причин не выходить за него, но не знаю, какую выбрала ты.
— Даже если бы я хотела выйти замуж, за Гиддона бы не вышла, — сказала Катса. — Но я не хочу замуж вообще. Странно, что ты об этом не слышал, хоть и гостил при дворе довольно долго.
— О, я слышал. А еще я слышал, что ты — бессердечный палач и что Ранда держит тебя под башмаком. Но оба этих слуха оказались враньем.