Проклятый горн

Пехов Алексей Юрьевич

– Дела… – протянул старый пеликан, усаживаясь рядом. – И что? Она убьет детей?

– Ты-то сам как думаешь?

Он вздохнул:

– Хочется верить, что твоя ведьма не настолько жестока. Господь сохрани, да я и вправду в это верю.

Дождь мельчал, тучи уходили к холмам, время тянулось невыносимо долго. Старый пеликан ерзал, нервно оглядывался, но, по счастью, не просил меня вмешаться и разрушить тишину.

Наконец я услышал тихий голос Гертруды:

– Людвиг.

Я встал и вошел в дом.

Дети все так же сидели на кровати, смотрели на нас как маленькие

волчата.

– Есть пара дукатов? – спросила она.

Я достал из кошелька все, что было, положил на стол.

Она собралась уходить, когда старший сказал:

– Это не вернет наших братьев.

– Не вернет, – согласилась та. – Но и не даст вам отправиться за ними.

– Ты не будешь нас убивать?

– Я не убиваю детей. Обычно, – помолчав, закончила она.

– Когда-нибудь мы вырастем и…

– И надеюсь, у вас хватит мозгов понять, что ваш старший брат собирался совершить преступление, и приговор ему вынес Конклав, а не я. А другой ваш брат был настолько глуп, что напал на меня, и я всего лишь защищалась. Но, впрочем, вы вольны поступать как считаете правильным. Однако сперва сумейте вырасти. А пока купите себе еды. И найдите место поприличнее. Я сообщу о вас Конклаву прежде, чем вас обнаружит инквизиция.

На улице она тряхнула головой, словно все еще сомневаясь, что поступила правильно.

– А ведь ты говорила, что нельзя оставлять колдунов у себя за спиной. – Проповедник так и не научился контролировать свой язык.

– Я не предполагала, что колдуны только-только вылезли из пеленок. Их дар практически не развит.

– Теперь тебе придется все время оглядываться. – Он никак не мог угомониться и не поддеть ее.

– Отправляйся в ад, Проповедник! И без тебя тошно.

Он сразу стал серьезным, кротко вздохнул:

– На самом деле я очень горжусь тобой. Господь тебя возблагодарит за твое милосердие.

Гера ничего не сказала, лишь отвернулась от него на мгновение, справившись со своим лицом.

Я никогда не спрошу у нее, насколько близко она подошла к той грани, когда больше не надо думать о том, чтобы оглядываться.

Прошло восемь дней, прежде чем появились люди мессэре Венутто. Время тянулось неспешно, но не из-за ожидания или от скуки, а оттого, что я был с Гертрудой. В наших отношениях, когда мы слетались на пару суток, а затем разлетались на полгода, оказываясь в разных странах, – восемь дней было вполне долгим, можно сказать, что бесконечным сроком.

Проповедник же просто извелся. Он внезапно понял, что ему решительно нечего делать, и уже пару раз намекнул мне, что хорошо бы наконец отправиться в путь.

– Ты хоть сам это замечаешь? – с интересом спросил я у него.

– Замечаю что? – Он косился на расчесывающую волосы Гертруду, стараясь делать вид, будто ему совсем-совсем не любопытно.

– Что тебя тянет в дорогу.

– Ничего подобного! – горячо возразил тот.

– Ну не хочешь признаться мне, признайся хотя бы себе. Ты любишь это не меньше меня.

Он фыркнул и ушел. Вечером же, когда я сидел на маленьком балкончике, приканчивая черешню, Проповедник неохотно произнес:

– Пока

я был жив, то не уезжал дальше шести лиг от своей деревни. По сути за шестьдесят три года я ничего не видел, Людвиг. А потом появился ты, и Господь дал мне новый шанс. Я познал мир, и он оказался чудесным творением. – Старый пеликан замешкался. – Ну в большинстве своем, если не касаться живущих в лесу тварей, скрывающихся на дорогах грабителей и прочих мерзостей. Белые горы, огромные города с прекрасными женщинами. А океан! Если бы мне только могли сниться сны, думаю, я бы видел его каждую ночь. Так что да… ты приучил меня к путешествиям, и, пожалуй, мне это нравится. Спасибо тебе, что ты не оставил меня на том пожарище.

– Не за что благодарить.

– Здесь, конечно, тоже неплохо. Просто у меня в последнее время дурное настроение. Что-то надвигается. Впрочем… все это глупости старого мертвеца. Не обращай внимания.

– Сходи развейся, – предложила ему Гертруда. – Сегодня Ночь Фонарей. Городской праздник в гавани. Будет очень красиво.

– Что-то не хочется, – кисло ответил тот.

– Моряки выберут королеву залива. Самую красивую шлюху из всех публичных домов Билеско. И прокатят ее голой по улицам на белом воле.

– Уже интереснее. Пожалуй, гляну одним глазом на такое диво. – Старый пеликан заметно оживился. – Хотел тут у вас узнать, что насчет венчания. Вы же вроде собирались сделать это в Арденау.

Мы с Гертрудой переглянулись, и я сказал ему:

– Иди, Проповедник. Веселись. Поверь, ты первый из приглашенных на свадьбу.

– Но она явно не случится в ближайшие дни.

– Но в этом году. Октябрь тебе подходит? – спросила Гертруда.

– Ну, я отложу все дела и встречи ради такого случая. – Он довольно потер руки. – Хотя постойте! Октябрь? А в какое время?

– Ближе к концу месяца. – Я выбрал самый нейтральный из всех возможных вариантов ответа.

Проповедник подозрительно прищурился:

– Как я понимаю, последний день октября. Ночь Ведьм. Что же вы за люди-то такие? Даже свадьбу по-человечески справить не можете. Обязательно в какой-нибудь сатанинский праздник. Небось еще на Лысой горе?

– Отчего же сразу на Лысой? – Гера сделала вид, что обиделась. – Все-таки это моя свадьба, и она пройдет по меньшей мере в замке.

– Если раньше вы не найдете темного кузнеца и он вас не прикончит. Позвольте на этой пессимистичной ноте откланяться и отправиться смотреть на голых шлюх.

Распевая «Тебя, Бога, славим», старый пеликан удалился и до середины следующего дня мы его не видели.

Эспозито и Джанкарло пришли в душный полдень, когда горячий воздух стоял в комнатах, превращая их в раскаленную печь. Крепыш в легкой, распахнутой на волосатой груди рубахе и тонких коротких бриджах. В противоположность ему, худой мрачный товарищ был застегнут на все пуговицы, словно находился не на юге, а на севере, среди только что выпавшего снега.

– Сеньор ван Нормайенн. Сеньора. – Эспозито изобразил нечто вроде поклона, едва не задев шпагой вазу с подвядшими цветами. – Мы нашли законника, и скажу, что это было непросто. Он отлично скрывается.