Проклятый город
Шрифт:
Тернер был великолепен — слов нет! Зато потом мы с Сашей забрели на выставку какого-то импортного Заплюйкина, и настроение было испорчено окончательно и бесповоротно. Причепуренные дамы и господа любовались омерзительной, беспомощной мазней с таким видом, словно перед ними были фрески Джотто или полотна Веронезе! Мир явно сошел с ума. Тысячу раз прав был Василий Розанов, писавший в предисловии к своим ежемесячным
Я понимаю, что большая часть литературы должна быть дерьмом — журналы-пустышки и незатейливые книжки-однодневки для проветривания мозгов, утомленных восьмичасовым рабочим днем. Что фильмы, становящиеся год от года эффектнее и глупее, иными быть и не могут, коль скоро штампуются для самой невзыскательной публики. Но выставлять беспардонную халтуру в Эрмитаже — это уже кощунство! И рассуждать о ней с глубокомысленным видом могут лишь подвергнутые лоботомии кретины, которым в Эрмитаже делать нечего.
В шестидесятых годах прошлого века Герберт Маркузе писал, что массовое индустриальное общество не просто удовлетворяет потребности своих членов, но, в значительной степени, искусственно создает их благодаря рекламе. И вот наглядный пример того, как процесс этот переносится в область искусства, то есть в духовную область. Увы, гонка создаваемых и удовлетворяемых потребностей должна захватывать человека, не позволяя ему осознать, что широкий выбор продукции материального и духовного производства жестко ограничен рамками того, что соответствует целям общества. Следуя навязанным стандартам, человек неизбежно интегрируется в общество и утрачивает критическое отношение к принципам, исповедуемым этим обществом, поскольку мышление его деформируется в соответствии с повсеместно распространяемыми стереотипами. Мобильник, импортная тачка, престижная работа, отдых на Канарах становятся целью и смыслом жизни. «Гарри Поттер» признается книгой века, «Космополитен» — журналом журналов, «Молчание ягнят» собирает всех мыслимых «Оскаров», а «Мумий Тролль» затмевает своим паскудством все прочие рок-группы. Противно, однако логично. Но если уж в Эрмитаже…
— Эй, кореш, закурить не найдется?
Догнавший меня парень был, как водится, коротко пострижен, морда — ящиком, кулаки-кувалды.
— Не курю, — коротко ответил я с нехорошим предчувствием.
— Скверно, — изрек детина. Заступил мне дорогу и, оглядев с ног до головы, добавил, совершив невероятное умственное усилие: — Пострижен ты как-то погано.
— Убивать таких надо, — поддакнул его подельщик — тоже крепенький, кожаный и без той единственной извилины, которую оставляет на голове фуражка.
Смекнув, что сейчас меня будут бить, я рванул через улицу, но мордатый успел-таки вмазать мне левой. Удар пришелся в левое плечо, я закрутился волчком, и тут же на меня набросился второй — крепенький и пупырчатый, как огурчик. Я уклонился от одного удара, другого, удачно вмазал огурчику в челюсть и пропустил удар мордатого в солнечное сплетение. На миг у меня перехватило дух, и, воспользовавшись этим, костоломы принялись колотить меня, как боксерскую грушу.
Двое, встретившие меня на подходе к булочной, дрались на редкость умело и больно. Свалив меня с ног и старательно отпинав, они исчезли, а я потерял сознание.
Придя в себя, я увидел квохчущую надо мной старушку. От причитаний ее мне стало совсем худо, но тут подъехала «Скорая».
В приемном покое я убедился, что ключи мне оставили, а бумажник украли — без этого версия об ограблении выглядела бы неубедительно. Кроме того, я, несмотря на некоторое помутнение сознания, отметил, что били меня, если можно так выразиться, гуманно — щадя голову и пах. Из чего следовало, что госпожа Иванцева еще появится, и намерение ее совмещать приятное с полезным осталось неизменным.
— Ничего страшного, — утешил меня угрюмый, равнодушный к людским страданиям врач. — Синяки, ссадины, ушибы, шок. Кости целы. Дешево отделался. Хотя денька три-четыре придется полежать. Дома, — уточнил он и скучным голосом проинструктировал: — Не пить, не курить, никаких женщин. Завтра вызовите врача из поликлиники. Регулярно принимайте лекарства. Вот рецепты.
Он протянул мне пачку рецептов, выписанных шустрой медсестрой, и меня выпроводили в длинный полутемный коридор.
После битья, уколов, перевязки, посещения рентгеновского кабинета и напутствий отправившего меня на амбулаторное лечение эскулапа я туго соображал и долго плутал по коридорам, пока не выбрался на больничный двор, где стояло несколько машин «Скорой помощи». И тут меня осенило.
Подойдя к курившему у машины парню в старомодных очках, делавших его похожим на Шурика из «Операции „Ы“», я попросил его подбросить меня до дома, объяснив, что деньги у меня украли, такси я вызвать не могу, потому что мобильник мой костоломы разбили всмятку, а чтобы позвонить по единственному обнаруженному телефону, необходимо иметь телефонную карту и…
— Адрес? — строго спросил Шурик и, досадуя на собственную покладистость, скомандовал: — Загружайся, довезем.
Я забрался в салон и сел на откидной стульчик, тупо разглядывая зажатые в кулаке рецепты с крупной фиолетовой печатью «Городская больница № 18, наб. р. Фонтанки, 148». Так, с рецептами в руке, я и заснул, и снился мне странный сказочный сон про кентавров, плещущихся у подножия величественного водопада, над которым сияла удивительно яркая и сочная радуга.
— Подъем, мужик, приехали, — тронул меня за плечо похожий на главреда лупоглазый толстяк в белом халате.
— Спасибо, — просипел я и начал выбираться из машины.
Ввалившись в квартиру, я выпил два стакана воды, полюбовался в зеркало на свою осунувшуюся физиономию с мутными, словно после великого бодуна, глазами и хотел было позвонить Саше — интересы клиента превыше всего! — но вовремя одумался.
После посещения Эрмитажа я отвез ее в «Маршал», где она намеревалась отдохнуть перед вечерним походом в БДТ. Мы договорились, что я заеду за ней часов в пять, а сейчас была уже половина седьмого. Следовательно, в театр мы все равно опоздали, а доклад госпоже Иванцевой о работе ее костоломов мог подождать до лучших времен. Если только я вообще буду его делать.
Прислушавшись к собственным ощущениям, я решил, что прежде всего должен соснуть минуток семьсот-восемьсот, а там видно будет. Мысль показалась мне настолько разумной, что я, вырубив телефон, поплелся в спальню и, кое-как раздевшись, нырнул под одеяло.
Разбудил меня звонок в дверь и резкий солнечный свет, льющийся из незашторенного окна.
Стрелки на часах показывали десять минут двенадцатого, полуденный визитер продолжал терзать дверной звонок.
Чертыхаясь, я выбрался из-под одеяла, накинул халат и полез в нижний ящик прикроватного столика. Пистолет был на месте, зато обойма предусмотрительно опустошена.