Проклятый король

Райнхарт Дж. Д.

«Это просто кусок камня», – сказал он себе. Мирит сделала ему много других, более важных подарков: она выкопала его из-под снега, спасла ему жизнь, научила его разговаривать с торродами.

Но все же он чувствовал, что в замке осталась важная часть его самого.

Когда они достигли деревни, заря окрасила небо в бледно-розовый цвет. Тарлан направил торродов по кругу, чтобы зайти с востока. С земли их массивные силуэты будут эффектно выглядеть на фоне восходящего солнца.

– Я думаю, мы заслужили право войти через парадный

вход, – сказал он Тите, поглаживая ее шею.

Наблюдатели на смотровых вышках, размещенных по периметру деревни, быстро подняли тревогу. Несмотря на ранний час, жители высыпали из своих домов с оружием наготове. После нападения уцелела едва ли половина зданий, и, судя по решительным лицам людей, они были готовы на все, чтобы защитить то, что осталось.

Завидев торродов, они побросали свои вилы и косы и приветствовали птиц громкими возгласами. Торроды описали в воздухе плавный круг и лишь потом легко опустились на землю посреди центральной площади.

Пока Тарлан спрыгивал со спины Титы, леди Дарранд протиснулась в первые ряды через ликующую толпу. В ту секунду, когда она увидела Сорелль, ее суровое лицо воительницы сморщилось, и она разрыдалась.

Сердце Тарлана наполнилось гордостью, когда мать и дочь воссоединились. Восторженные крики раздавались каждый раз, когда еще один ребенок спрыгивал со спины торрода и, всхлипывая, бежал в объятья родителей.

Неся сияющую Сорелль на сгибе руки, леди Дарранд подошла к Тарлану и крепко поцеловала его в щеку.

– Мои солдаты видели, как тебя увели, – сказала она, – но не смогли помочь. Я прошу у тебя прощения за это. А сейчас ты принес мне самый лучший подарок. – Даже в такой радостный момент ее голос звучал резко. – Ты настоящее чудо, укротитель торродов.

Что-то протиснулось мимо ее ног – маленький пушистый зверек в белую и синюю полоску.

Тарлан упал на колени и протянул к нему руки.

– Филос! Иди ко мне!

Маленький тигрон прыгнул ему на руки и громко заурчал.

– Ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?

– Сейчас, когда ты здесь, лучше, – ответила Филос на своем тигронском языке, потираясь лбом о его грудь. – Мое место с тобой.

– Твои друзья рады тебя видеть, и я тоже, – сказала леди Дарранд, улыбаясь им. – Тарлан, я благодарю тебя от всего сердца за то, что ты сделал. Я должна тебе больше, чем человек может заплатить. Если когда-нибудь наступит время, когда я смогу вернуть тебе долг, позови меня.

– Позову, – сказал Тарлан.

Ее благодарность и верность Филос согрели его сердце, как ласковое тепло восходящего солнца. Впрочем, когда он улыбался леди Дарранд в ответ, тихий голос в глубине его головы предупреждал его, что нельзя привязываться к этим людям. Он просто оказал им услугу, и его участие в их делах на этом закончилось.

А сейчас пора уходить.

Глава 23

Гальф прижал лицо к решетке, в сотый раз

желая найти просвет, достаточно широкий, чтобы сквозь него можно было пролезть. Его оковы не помешали ему полностью осмотреть клетку, поэтому он знал точно, что никакого просвета нет. Но это не мешало ему надеяться.

– Что ты видишь? – спросил капитан Оссилиус. Несмотря на жалкое состояние своей одежды, бывший офицер Королевского легиона гордо стоял с высоко поднятой головой. Утреннее солнце, пробивавшееся сквозь тюремную решетку, разрисовало его грязную форму яркими полосами. Он почесал обросший щетиной подбородок и устало улыбнулся Гальфу.

Оссилиус спас его, когда его впервые бросили в клетку. Когда Гальф лежал на полу, а зловеще ухмылявшиеся заключенные столпились вокруг него, Оссилиус отогнал их прочь. Хотя капитан впал в немилость, он по-прежнему мог внушать определенное уважение; как только другие поняли, что Гальф пользуется его расположением, они оставили мальчика в покое.

Когда вокруг них стало свободнее, Оссилиус поразил Гальфа тем, что упал на колени.

– Прости меня, – сказал он.

– Простить вас? – удивился Гальф. – За что?

– За то, что Нинус и Магритт втянули тебя в эти интриги. Боюсь, меня ослепила верность короне. Теперь я получил свое сполна.

Гальф и раньше думал, что у Оссилиуса печальное лицо. Но сейчас он выглядел совсем убитым горем.

– Нас всех обманули, – сказал Гальф.

– И предали.

– И это тоже, – Гальф чувствовал симпатию к этому подавленному человеку. Но что он мог сказать, чтобы его поддержать? – Вот поэтому мы лучше их. Потому что мы верим, что мир – это хорошее место.

Оссилиус фыркнул:

– И теперь мы знаем правду. Гальф положил руки ему на плечи.

– Да. Мы знаем, что правы.

– Ты так думаешь? Позволь мне рассказать тебе об этом «хорошем мире». Этот «хороший мир» видел, как моего единственного сына забрали у меня и избили почти до смерти. Они располосовали ему лицо. Его преступление? Он защитил другого человека, которого солдаты Королевского легиона забрасывали камнями. Вот почему я сам стал легионером, чтобы постараться изменить положение изнутри. Но ничего не меняется.

– Мне очень жаль. А где ваш сын сейчас?

– Он сбежал, – твердо, с гордостью ответил Оссилиус. – Изредка я получаю от него весточки по секретным каналам. Он собрал армию людей, объявленных вне закона, повстанцев, с единственной целью – взять штурмом Идиллиам и увидеть, как исполняется пророчество. Видишь ли, он верит в историю о тройне. Он посвятил им всю свою жизнь. Он сильный человек, мой сын. Мой Фессан.

Позже, когда Оссилиус сопел рядом с ним, Гальф боролся с мыслью о том, чтобы рассказать ему правду – открыться, что он сам и был одним из тройняшек. Тайна сидела внутри него, как застрявшая в горле кость. Если бы только он мог выплюнуть ее, то, возможно, снова задышал бы полной грудью.